Эрика Леонард Джеймс - На пятьдесят оттенков светлее

— Хм, — соглашаюсь я. Он целует мои волосы. — Спасибо за то, что ты здесь, — бормочу я, и сонно целую его грудь.

— Где же еще я должен был быть? Я хочу быть везде — где ты, Ана. Быть здесь — заставляет меня думать, как далеко мы прошли. И ночь, когда я впервые спал с тобой. Какая это была ночь! Я часами смотрел на тебя. Ты была просто… Вау. — вздыхает он. Я снова улыбаюсь ему в грудь.

— Спи, — шепчет он, и это приказ. Я закрыла свои глаза и быстро заснула.

Я шевелюсь, открывая мои глаза ярким сентябрьским утром. Тепло и уютно в чистых и свежих простынях. Я задумываюсь на одну минуту, чтобы сориентироваться и чувствую «дежа-вю». Конечно — я в «Хитмане».

— Дерьмо! Папа! — Я задыхаюсь вслух. Вспоминая, с выворачивающей волной опасений, которая крутит мое сердце и начинает его колотить — почему я в Портленде.

— Эй. — Кристиан сидит на краю кровати. Он гладит меня по щеке костяшками пальцев, мгновенно успокаивая меня. — Я позвонил в отделении интенсивной терапии этим утром. У Рэя была хорошая ночь. Все хорошо, — говорит он успокоительно.

— О, отлично. Спасибо. — прошептала я и села.

Он наклоняется и прижимает губы к моему лбу.

— Доброе утро, Ана, — шепчет он и целует меня в висок.

— Привет, — отвечаю я. Он уже встал и одет в черную футболку и джинсы.

— Привет, — улыбается он, его глаза мягкие и теплые. — Я хочу пожелать тебе счастливого дня рождения. Хорошо?

Я улыбаюсь ему и поглаживаю его щеку.

— Да, конечно. Спасибо тебе. За все.

Его лоб морщится.

— За все?

— За все.

Он выглядит на мгновение смущенным, но не надолго, и его глаза расширяются с нетерпением.

— Вот. — Он вручает мне маленькую, изящно обернутую коробку с крошечной подарочной открыткой. Несмотря на переживания об отце, я чувствую тревогу и волнение Кристиана, и это заразительно. Я прочла карточку.

О, Боже, как это мило!

— Я тоже тебя люблю, — бормочу я, улыбаясь ему.

Он усмехается.

— Открой.

Осторожно снимая бумагу, чтобы не порвать, я нахожу красную кожаную коробочку. «Картье». Я узнаю ее благодаря уже имеющимся серьгам и часам. Осторожно я открываю коробку, вижу тонкий прекрасный браслет из серебра или платины, или белого золота — я не знаю, но это абсолютно очаровательно. К нему приложены несколько подвесок: Эйфелева башня, лондонское черное такси, вертолет «Чарли Танго», планер, катамаран Грейс, кровать и… конус мороженого?

Я смотрю на него, смущенная.

— Твое любимое — «ванильное»? — Он пожимает плечами извиняющимся тоном, и я не могу не смеяться. Конечно.

— Кристиан, это очень красиво. Спасибо.

— Моя любимая подвеска — сердце. Это — медальон. Ты можешь поместить туда фото, или что-то вроде того. — Улыбается он.

— Твое фото… — Я смотрю на него через мои ресницы. — Всегда в моем сердце.

Он улыбается своей прекрасной, душераздирающе застенчивой улыбкой.

Я ласкаю последние две подвески: прописная «К» — ах, да, я первая его девушка, которая называет его по имени. Я мысленно улыбаюсь. И наконец, ключ.

— К моему сердцу и душе, — шепчет он.

Слезы подкатили к глазам. Я прижалась к нему, обхватив его руками за шею.

— Это такой обдуманный подарок. Я люблю его. Спасибо. — Прошептала я ему на ухо.

О, он так хорошо пахнет — чистотой, свежестью льна, гелем для душа, и Кристианом. Словно мы дома, у нас дома. Слезы потекли по лицу. Он мягко стонет и окутывает меня своим объятием.

— Я не знаю, что бы я делала без тебя. — Мой голос раскалывается, поскольку я пытаюсь сдержать подавляющие эмоции.

Он тяжело сглатывает и сжимает меня крепче.

— Пожалуйста, не плачь.

Я фыркаю довольно неблаговоспитанным способом.

— Прости. Я настолько счастлива и грустна, и в то же самое время беспокоюсь о моем отце. Это сладостно-горько.

— Эй. — Его голос мягок. Слегка наклоняя мою голову назад, он запечатлевает нежный поцелуй на моих губах. — Я все понимаю.

— Я знаю, — шепчу я, и я вознаграждена его застенчивой улыбкой снова.

— Мне жаль, что мы не при более счастливых обстоятельствах, и не дома. Но мы здесь. — Он пожимает плечами извиняющимся тоном еще раз. — Ну, пора вставать. После завтрака мы навестим Рэя…

После того, как я оделась в новые джинсы и футболку, мой аппетит делает короткое, но желанное возвращение во время завтрака в нашем номере. Я знаю, что Кристиан рад видеть, что я ем свою гранолу и греческий йогурт.

— Спасибо, что заказал мой любимый завтрак.

— Сегодня твой день рождения, — говорит Кристиан мягко. — И ты должна прекратить благодарить меня. — Он закатывает глаза с раздражением, но нежно, я думаю.

— Я просто хочу, чтобы ты знал, что я ценю это.

— Анастейша, это просто то, что я делаю. — Его тон серьезен. Конечно… Кристиан командует и контролирует. Как я могла забыть и хотела бы я, чтобы он был иным?

Я улыбнулась.

— Ну, да.

Он озадаченно смотрит на меня потом качает головой.

— Мы пойдем?

— Я только зубы почищу.

Он ухмыляется.

— Хорошо.

Почему он ухмыляется? Мысль крутится у меня в голове, когда я разворачиваюсь к ванной. Воспоминания о начале наших отношений отложились в моей голове. Я пользовалась его зубной щеткой после того, как впервые провела ночь с ним. Я ухмыльнулась и схватила его зубную щетку, в дань уважения первому разу. Смотрю на себя в зеркало, пока чищу зубы — я бледная, очень бледная. Но после сна я всегда бледная. В последний раз, когда я была здесь, — я была одна, а сейчас — я вышла замуж в двадцать два года! Старею. Я споласкиваю рот.

Подняв свою руку, я встряхнула ею, и подвески на моем браслете зазвенели в ответ. Откуда, мой сладкий Пятьдесят, всегда точно знает то, что мне нужно? Я делаю глубокий вдох, пытаясь унять волнение, все еще таящееся внутри меня, и смотрю на браслет еще раз. Бьюсь об заклад, он стоит целое состояние. Ах, хорошо. Он может себе это позволить.

Когда мы идем к лифтам, Кристиан берет мою руку и целует мои суставы, его большой палец, потирает по «Чарли Танго» на моем браслете.

— Тебе нравится?

— Более, чем. Я люблю его. Очень. Как и тебя.

Он улыбается и целует мои пальцы еще раз. Я чувствую себя лучше, чем вчера. Может быть, потому что утром и мир всегда кажется более обнадеживающим, чем в глухую ночь. Или, может быть, зная, что Рэю не стало хуже.

Как только мы входим в пустой лифт, я смотрю на Кристиана. Его глаза мерцают, быстро опускаются от моих, и он ухмыляется снова.

— Не делай этого, — шепчет он, когда двери закрываются.

— Не делать чего?

— Не смотри на меня так.

— К черту протоколы, — шепчу я, ухмыляясь.

Он смеется, и это — такой беззаботный, ребяческий звук. Он берет меня за руки и наклоняет мою голову.