Викторьен Дю Соссей - Дневник кушетки

Ах! Бедная Габи, она не хотела!

Но что бы это было, если бы она хотела?

Она была действительно прекрасна, любовь этих безумных… Я не осмеливаюсь описать эти поцелуи, эти ласки. Закройте ваши глаза и, если вы сможете, вообразите себе то, что вы считаете самым замечательным.

Часом позже Габи ушла; она умоляла его позволить ей прийти еще хоть раз.

— Всегда один! — сказал мой хозяин, когда дверь захлопнулась за Габи. — Всегда один!

Он растянулся на мне, взял книгу и задремал; об обеде же он совершенно забыл. Мой неблагодарный хозяин был в моих объятиях, и я была счастлива, как влюбленная, ощущающая вблизи себя дорогого ее сердцу любовника.

В день Нового года хозяин отсутствовал. Он вернулся через два дня. Вчера утром он представил судебному следователю, явившемуся с разного рода примирительными комбинациями, доказательства поранений. Днем он пригласил красивую даму, бывшую актрисой в каком-то, мне неизвестном, театре; вечером он в течение четырех часов писал, большей частью пожелания счастливого года. Затем, полежав несколько минут, он вскочил с постели, снова зажег лампу и написал еще одно письмо.

Очевидно, это было серьезное письмо, так как закончив писать, он посвятил ему значительное время. Написав, он прочел его очень внимательно вслух.

Вот дословно это письмо:

«Mademoiselle, я не воспользовался данной мне вами возможностью написать вам признание в любви; вы вправе были его ожидать, если вспомнить наш последний разговор. Я устал ломать комедию. Я решил исправить свое поведение и повиноваться, наконец, моему искреннему чувству. Я думаю, что светской девушке будет приятно начать интригу с таким развратником, как я, и повести ее к тому же так, чтобы она завершилась высшим блаженством! без сомнения, гораздо скучнее проводить время в обществе какого-нибудь неопытного или робкого принца, чем щекотать нервы распутника; молодая девушка может смело, закрыв глаза, вверить мне судьбу приключения; я руководитель ее во всех затруднительных положениях. Ну-с, хватит с меня наставлять молодых девушек для какого-нибудь господина X! Я считаю крайне несправедливым брать на себя неблагодарный труд посвящения в тайны; теперь я хочу воспитать девушку с тем условием, чтобы, возмужав, поняв всю науку, она разделяла бы мое общество.

Я позволю себе, mademoiselle, просить вашей руки.

Такое предложение избавляет вас от всяких объяснений в любви, не правда ли?

Вполне вероятно, что если бы я вас не любил, я бы вам не предложил руки; после нашего недавнего разговора я в достаточной степени могу быть уверен, что вы, не заикаясь ни о каких гражданских или религиозных обрядах, согласитесь провести со мной в постели по крайней мере один день.

Но я вас люблю, это бесспорно. Я предполагаю, и это вполне естественно, что буду вам верен; у меня очень мало желания, и я даже не предполагаю возможности его появления.

Как только я получу ваш ответ, — я думаю, что он будет благоприятным, — я пойду к вашей матери, которая, как я думаю, начнет хохотать при первых же моих словах; потому что это невозможно, чтобы мать, имея взрослую дочь, оставалась серьезной при таком изумительном предложении. Действительно, гожусь ли я в мужья? Ваша мать, дорогая mademoiselle, не настолько мещански заносчива, как это кажется с первого раза. Я успел в различных обстоятельствах оценить ее качества и, удивительная вещь, я не нахожу, что она будет невозможной тещей.

Таким образом, хотя и без энтузиазма, я могу принять вашу мать как тещу.

Не хвастаясь, скажу, что очень трудно будет найти в Париже или в провинции мужа, который бы мог вам больше моего понравиться. Я вас поцеловал не менее двенадцати раз, и этого для вас достаточно, чтобы сложить более или менее определенное мнение о моем характере. Когда мы гуляли с вами в толпе, вам должно было льстить, что вы опираетесь на руку господина, который был любимцем такого значительного количества женщин, что можно было бы принять за хвастовство, если бы я стал рассказывать об этом.

Вот это все, что я могу вам предложить взамен вашей молодости, вашей красоты и вашего приданого, которое, я надеюсь, очень важно и для меня, и для вас. Насчет этого предмета, если вы меня послушаете, нам будет очень легко убедить вашу мать; я знаю очень хороший способ, я сделаю вас своей соучастницей.

Завтра, во вторник, около двенадцати часов, вы получите письмо; если вы его прочтете после завтрака, то будет половина первого; у вас будет время долго и серьезно поразмыслить об этом. Не забывайте, что от ваших размышлений зависит все счастье вашей жизни; в три часа вы придете ко мне и сами принесете ваш ответ, вместо того, чтобы побежать в мастерскую, которая вам ни к чему, так как вы не настолько одарены, чтобы заниматься живописью. Впрочем, когда мы будем женаты, я самым добросовестным образом сожгу все то, что вы намарали карандашом и красками; это слишком гадко и неартистично; дорогая mademoiselle, у вас нет ни малейшего понятия об искусстве и красоте; у вас ужасный вкус; но, чтобы моя откровенность вас не приводила в отчаяние, я вас возведу в культ красоты; это будет очень забавно.

До завтра, mademoiselle; я полагаю, что сумею оправдать ваше доверие, подобно тому, как и вы можете гордиться тем уважением, которое я питаю к вам.

Целует вас

ваш будущий супруг.

Кстати, вчера, когда я вас укусил за шею позади уха, почему это вы приняли такой глупый вид? Моя дорогая, ваша физиономия был в тот момент так же смешна, как у того господина, у которого зонтик гнется под дождем и который спрашивает себя, что будет с ним, когда еще один порыв ветра вырвет зонтик из его рук. И знайте, моя дорогая, если всякий раз, как я вас укушу, вы будете принимать такой вид, мы не скоро надоедим друг другу».

Три часа.

Она вошла в тот момент, когда пробила кукушка. Эти часы ничем не напоминают старого друга моего хозяина — теперь следует всегда говорить «старый» — который систематически опаздывает на час на все свидания. Видите ли, неаккуратные молодые люди всегда случайно опаздывают на четверть часа или на пять минут. Настоящий зяблик. Бегает, болтает, танцует. И хорошо!..

— Я в невменяемом состоянии с той минуты, как прочла ваше письмо… Как я смеялась!.. Знаете, это довольно вольное предложение! Но какая же вы кляча! Вы хотели, вышучивая, обольстить меня. И будь я злопамятной, я бы не пришла… Но не могу я быть злопамятной. Поцелуйте меня в шею, укусите, и вы все увидите.

И она, мило и весело поднявшись на цыпочки, наклонила головку с задорным мальчишеским видом.

Мой хозяин ее поцеловал, укусил ее, о! и еще сколько раз!

Она мило ухмылялась и щурила глазки.

— Ну-с, теперь вы мне доказали, что…

— Что я могла бы иметь покровителем не только того господина, у которого гнется дождевой зонтик, — прервала она.