Джуд - Драко Малфой и Солнечный путь

— Нельзя бить людей только потому, что они тебе не нравятся, — твердо произнесла Гермиона.

— Слово «бить» тут не подходит, — возразила Сольвейг. — Это была двусторонняя драка.

— Но ты начала первой!

— Но она же мне не нравится!

— Сольвейг… — Гермиона закрыла лицо руками. — Ты невозможна… Интересно, почему я не могу на тебя сердится?

— Вот уж не знаю, — с иронией в голосе отозвалась Сольвейг. — Как раз пыталась понять, виной ли тому моя неземная красота или мой великолепный ум…

— Сольвейг… — преградив слизеринке дорогу, Гермиона потянулась к ней, обнимая Сольвейг за шею; руки той моментально обвились вокруг талии Гермионы, и она счастливо вздохнула.

— Так мы больше не в ссоре? — судя по голосу, Сольвейг улыбалась.

— Наверное, нет, — отозвалась Гермиона. — Сольвейг…

— Что?

— Как ты думаешь, я и правда хорошо выгляжу?..

Крики со стороны квиддичной площадки послужили ему сигналом, и Деннис Криви со всех ног припустил к драконарию. Видит Бог, ему совсем не хотелось попасться ей, но другая пугала его еще больше.

— «Иногда происходит нечто такое, что если это не запечатлеть, никто потом тебе не поверит», — говорила она, и звук ее голоса лишал его воли, как кролика — взгляд змеи. — Что бы это значило, а, Криви?

На самом деле, это был почти блеф, хвастовство, и ничего там не было такого, что бы могло служить доказательством. Потому-то ему и было сказано — найди больше. Найди, сними, опубликуй — ты получишь славу, а я — доказательства. Ох, как же ему было страшно! То, что он видел — пусть краем глаза, пусть это больше напоминало игру его буйной фантазии, но этого было достаточно, чтобы испугаться и держаться от нее как можно дальше. Но чего не сделает папарацци ради классного снимка, чего не сделает начинающий «желтый» газетчик, чтобы получить хороший репортаж? Будем считать, сказал он себе, что это война, а ты — специальный корреспондент на ее фронтах. Пора в бой!

Драконарий был почти пуст — только двое драконологов, чернокожий рослый парень с совершенно невозможным именем и еще русоволосый Януш, очевидно, дежурные, играли в карты во дворе. Деннису не было нужды заходить во двор; он обогнул его, обогнул драконий загон и подкрался к баракам, где жили драконологи. Огляделся — и, подтянувшись на руках, шмыгнул в невысокое окно.

Он оказался в спальне, явно, впрочем, не ее. Двери здесь, очевидно, не запирали вообще, так что Деннис выбрался в коридор и двинулся по нему, заглядывая во все попадавшиеся на его пути двери.

Искомая комната оказалась четвертой по коридору. Он сразу понял, что это ее комната — девичью комнату несложно отличить от мужской, даже если эта комната мало похожа на классическую девичью.

Здесь была, как и положено в спальне, кровать, у окна стоял стол, который, видимо, использовался как трюмо. Целый угол закрывала ширма. На полу покоился вытертый, но еще вполне приличный ковер. Рядом с ширмой стояла вешалка, на которой висело несколько костюмов, упакованных в пакеты. А в ногах кровати помещался большой сундук.

К нему-то и рванул со всех ног Деннис. Естественно, сундук был заперт заклинанием, скорее всего, личным. На всякий случай Деннси попробовал Алохомору, но сундук не открылся. Не сработало и Фините Инкантатем. Да, это было прочное личное заклятие, снять которое мог только тот, кто его наложил.

Деннис никогда не был блестящим или даже просто хорошим учеником. Но существовали чары, которые интересовали его в силу их пригодности; и вот одним из них было Тающее заклятие. Его, как читал Деннис, частенько использовали воры; главная сложность состояла в том, чтобы заставить растаять содержащее, не тронув при этом содержимого. Разумеется, против этого заклинания существовали защитные чары, иначе воры колдовского мира очень скоро стали бы самыми богатыми его представителями.

Деннис не собирался становиться вором, но он хотел стать высококлассной «акулой пера», и потому научился этому заклинанию в совершенстве. Сейчас ему впервые в жизни предстояло применить эти чары для дела.

Он внимательно смотрел на сундук, представляя, как медленно исчезают, будто истаивая, его стенки (на всякий случай Деннис решил сохранить дно и крышку — там могли быть потайные отделы). Слова заклинания послали неяркую светло-голубую вспышку с кончика палочки; стенки сундука дрогнули, как воздух в знойный день, и, словно мираж в жарком пустынном мареве, неторопливо растворились. Крышка с мягким стуком упала на рассыпавшийся ворох тряпок.

Сердце Денниса бешено заколотилось; он оглянулся на дверь, но та была все так же закрыта, как он ее и оставил, и ничьи шаги не нарушали тишину. Глубоко вздохнув, Деннис отодвинул крышку и запустил руки в содержимое сундука.

Увы, там не было ничего, что могло бы заинтересовать широкую общественность, не считая подозрительно малого количества вещей — белья и всего прочего, чего у девчонок должно быть в изобилии. Девчонки все-таки бывают разные… Не было там и разных мелочей, который характеризуют хозяина — плюшевых мишек, или деревянных четок, или любовных романов, или фотоальбома, или набора красок… С другой стороны, девушка была драконологом; так, может, драконы — это единственное, что ее интересует?

Совсем отчаявшись, Деннис простучал костяшками пальцев дно сундука. Но оно издавало характерный глухой звук, какой бывает, когда стучишь по сплошному дереву. Деннис сел на пятки и тоскливо уставился в перевернутую крышку сундука.

Так. А это что такое?

Крышка была обита изнутри тканью. Деннис никогда раньше не видел, чтобы крышку сундука обшивали тканью. Пальцы дрогнули, когда коснулись грубой материи. Деннис нажал сильнее, и что-то хрустнуло внутри. Совсем как бумага.

Облизнув губы, внезапно пересохшие от возбуждения, Деннис вынул из кармана острое бритвенное лезвие (он много чего таскал в карманах, так, на всякий случай) и вспорол обшивку сундука. И сунул пальцы внутрь, где они моментально наткнулись на острый край плотного бумажного листа. Даже не бумажного, поправил себя Деннис, вытащив находку на свет, а картонного.

Это был плотный белый лист, точнее, половинка прямоугольного листа, разрезанного вдоль. На рисунке, выполненном в коричнево-черно-белой гамме, с возбуждающей четкостью и талантом был изображен темноволосый юноша, раскинувшийся на белом постельном белье. Его бедра прикрывала простыня, часть которой была оторвана, голова была повернута набок, рот приоткрыт в страстном вдохе или выдохе, волосы почти скрывали лицо. Но там, где у всех людей располагается сердце, у нарисованного юноши, диссонируя с общим тоном рисунка, было грубо намалевано красное нечто, весьма напоминавшее кровавую рану. А над ней неведомая рука все той же красной краской намалевала несколько странных символов.