Эрик Хелм - Критская Телица

— Эй, — заорал впередсмотрящий пентеконтеры, дозволивший себе покоситься на плывущую мимо ладью и приметивший необычное. — Глядите! На кой ляд они подняли заслоны? К бою, что ли, готовятся?

— Прекрати болтать глупости! — рявкнул недовольный капитан. — Хочешь сказать, эта крыса хочет напасть на слоновье стадо?

Вопрос — правда, риторический, — повис в утреннем воздухе и навеки остался без ответа.

Ибо этруск поднес тлеющий огонь к желобку, соединявшему запальные отверстия всех трех стволов и воспламенил толченую селитру пополам с древесным углем — одно из последних изобретений Эпея, предусмотрительно сбереженное царицей в полнейшей тайне.

Отпрянув от нежданно сильной вспышки, Расенна смягчил полученный удар: боевую машину заметно швырнуло назад, и архипирата сшибло с ног.

Этруск отлетел, растянувшись на сосновых досках, но серьезных повреждений не получил.

Три струи раскаленного добела пламени с шипением и ревом прянули из тройного ствола, мгновенно свились единым рокочущим жгутом и, подобно сказочному огненному змею, пролетели над морскою гладью.

Долю мгновения царила тишина.

Затем безумный, нечеловеческий вопль раскатился вокруг.

Пентеконтера запылала разом, словно сухое смолистое дерево, очутившееся в сердце лесного пожара.

Не постепенно занялась, как бывает при обычном поджоге, а буквально обратилась факелом.

Ошеломленный, заживо пожираемый всеистребляющим пламенем экипаж не успел ни понять происходящего, ни предпринять хотя бы простейших попыток спасаться. Обугленные трупы валились там же, где за секунду до этого стояли уверенные в себе, исполненные отваги и решимости моряки.

«Греческий огонь» обрушился точно посередине палубы и молниеносно растекся вширь, прожигая доски насквозь, испепеляя борта, бушуя на гребных деках нижних рядов, достигая трюмов, изнутри охватывая киль.

Заряд был огромен — около ста фунтов горючей смеси, которая силой действия далеко и неоспоримо превосходила известный нашим современникам напалм, а страшной неукротимостью и способностью пылать где угодно — под землей, водой, без малейшего доступа воздуха — могла бы посоперничатъ со знаменитыми «молотовскими коктейлями», которыми русские пехотинцы истребляли немецкие танки во время второй мировой войны.

Всего две или три минуты миновали, а вместо гордого красавца-корабля среди хлябей дрейфовала черная, бесформенная, непонятным образом продолжавшая гореть груда обломков.

Этруск присвистнул от изумления при виде столь сокрушительных последствий залпа.

Критяне едва ли вообще могли что-либо толком рассмотреть за густой завесой черного маслянистого дыма, расстелившейся вдалеке.

Возможно, сумей они оценить противника сразу же и надлежащим образом, сражение, учитывая тысячелетний опыт, выучку и огромный численный перевес островитян, вполне могло бы принять иной оборот.

Но дымная пелена, во-первых, не дозволяла в точности уразуметь приключившегося, а во-вторых, создала Расенне внезапное и весьма надежное прикрытие.

Миопарона, вместе с уничтоженной пентеконтерой, попросту исчезли из виду.

Гребцы продолжали работать веслами — раз, два, три, — покашливая и отфыркиваясь. Ладья стремилась по волнам, сквозь густой рукотворный туман, идя прежним курсом, стараясь не забирать ни вправо, ни влево.

Если критские корабельщики не различали ничего впереди, то и сам архипират временно перестал видеть неприятеля. Это скверно, подумал Расенна, это никуда не годится...

— Так держать! — выкрикнул он, вскакивая и бросаясь к огнеметам. .

Сообразно и соответственно полученным от Эпея наставлениям, этруск окатил стволы несколькими ведрами забортной воды. Раздалось громкое, постепенно слабевшее шипение, густые клубы пара вознеслись над миопароной.

Удостоверившись, что небывалое орудие войны достаточно остыло, Расенна лихорадочно опорожнил в бронзовые трубы три заранее пристроенных неподалеку амфоры — больших керамических сосуда, каждый из коих вмещал около тридцати фунтов страшного состава.

Запыжил дула комками на совесть просмоленной льняной ткани.

Обновил затравку в желобке, предварительно сняв образовавшийся нагар.

Изготовился.

Учтя прискорбную склонность машины отскакивать при выстреле, Расенна решил сперва нацелиться, потом шагнуть в сторону и лишь после этого подносить фитиль.

«Где они? Где..?»

Дымная пелена понемногу редела, и следующий исполинский корпус вырос, казалось, прямо из лона вод, в опасной близости от миопароны.

Расенна со всевозможным проворством понизил прицел и послал новую огненную ленту прямо в крутой бок пентеконтеры.

Пламя ударило по третьей гребной палубе, частью скрылось в корабельных внутренностях, а частью разбрызгалось и прилипло к борту.

Новый исступленный вопль вознесся к небесам. Новый факел вспыхнул, изобильно расточая новые черные клубы и окончательно сводя видимость на нет.

«Остальные должны уклоняться, — мелькнуло в голове Расенны. — Идти прямо в дым, где за пятьдесят локтей ничего не различишь, — безумие... Побоятся наскочить на обломки, да и с нами теперь посчитаются. Ишь, кашалоты паршивые! Мчались, точно перед царем на смотру... Эти уже погрелись, а те, по всему судя, немного поостынут... Поумерят прыти».

В последнем рассуждении Расенна оказался всецело прав.

* * *

Старший эскадры — Эсимид — вопреки обычаю не возглавлял колонну кораблей, а замыкал ее, ибо в гавани стоял на якоре дальше всех и в море выбрался последним.

Задерживать погоню, дабы выдвинуться на положенное место, не имело сперва ни малейшего смысла: пентеконтеры не в битву вступать готовились, а преследовали никчемную скорлупку, за которой, неведомо почему, увязался еще и Эсон.

Явное недоразумение!

И, безусловно, прояснится тотчас... А в случае непокорности, четыре корабля, ведомых опытными, искушенными капитанами, быстро и сокрушительно, безо всяких дополнительных распоряжений, призовут строптивца к порядку...

Однако началось нечто несусветное.

Участь головной пентеконтеры была ясно и в подробностях видна всем и каждому. Ошеломленные критяне шли, не меняя курса, дабы, по возможности, выручить уцелевших. Суть разразившейся трагедии вряд ли отчетливо осознали. Ведь невероятно же, чтобы паршивая скорлупка обладала всесокрушающей мощью, которой не в силах противодействовать пятипалубное боевое судно!

Когда сквозь густые дымные клубы поднялся второй огненный смерч, Эсимид опомнился.

— Трубач!!! — заревел моряк не своим голосом.

— Да, господин! — отозвался невысокий загорелый крепыш, в обязанность которому вменялось передавать немедленные распоряжения плывшим поблизости кораблям. Сигналы повторялись по цепочке и проворно облетали всю эскадру или флотилию — в зависимости от количества судов.