Эрик Хелм - Критская Телица

Здесь умелец немного прилгнул, ибо клинков было только шесть.

— Встать! — скомандовал Эпей, вознося руку. — Отпустить малютку, отойти. И не рассчитывайте схитрить, поплатитесь немедля.

Как видит читатель, брачная ночь Арсинои в некоторых отношениях протекала не вполне сообразно замыслам устроителей. Для Крита — явление и впрямь необычайное и неслыханное.

Пожалуй, Ариадну спасла только охватывающая чело золотая диадема, принявшая удар. Ибо даже рукоятью кинжала, умело запущенного ярдов с пяти, можно если не уложить навеки, то весьма ощутимо покалечить.

Оглушенная жрица понемногу приходила в себя.

— Святотатец! Дерзкий бродяга! Наглец! — раздался нестройный, возмущенный хор пронзительных голосов. — Ты поплатишься за это!

Воспользовавшись общим замешательством, придворная дама вскочила и, даже не трудясь подобрать валявшуюся неподалеку эксомиду, ринулась наутек, сверкая белым обнаженным телом в лунном свете. Мелита удирала тою самой тропой, по которой шла сюда четверть часа назад.

Продержав галдящее, возмущенное общество на месте, покуда дробный перестук босых пяток не стих в отдалении, Эпей спокойно спрятал клинок, обвел негодующих жриц прощальным взором, дружелюбно подмигнул быку и бросился бежать в сторону гор. Следовало позаботиться и о собственном спасении.

— Это царский умелец, — визгливо крикнула Ариадна. — Пускай уносит ноги, никуда не денется. Поутру доложим Элеане и разберемся по-свойски.

— Мелиту перехватят? — осведомилась одна из младших служительниц.

— Нет, слуги покинули пределы рощи. Но ритуалу надлежит свершиться в любом случае...

Ариадна осторожно растерла пострадавший лоб, надвинула золотой обруч на место, приосанилась.

— Аэла, готовься к соитию...

* * *

Покружив и поплутав по диким окрестностям, выбравшись на полосу возделанных полей, миновав пространные виноградники, Эпей достиг, наконец, городской черты.

Солнце не только поднялось, но и успело пригреть огромный остров, зажечь синие морские воды слепящим пламенем.

Умелец небрежно приветствовал стражу при входе во дворец, поднялся на длинную наружную галерею, ступил в прохладный коридор и двинулся к себе — чуток почиститься, помыться и переодеться перед грядущим пиршеством, на коем полагалось присутствовать всем без исключения — правда, за различными столами, в разных уголках громадной трапезной залы. Праздновать на острове любили и умели.

Четыре стражника возникли из-за темно-бордовых колонн.

Четыре копья уперлись в Эпея — два спереди, два сзади.

— Замри, чужестранец.

Эпей повиновался мгновенно. Судя по физиономиям воинов, малейшее движение стоило бы мастеру немалой крови, а то и самой жизни.

«Уже пронюхали, — подумал он с тоской, — И что же теперь, а?»

— Подними руки.

Эпея обыскали проворно и тщательно, отобрали пять метательных клинков. Командир охраны заткнул их себе за пояс, нахмурился, надавил острием пики:

— Иди за нами.

Глядя в две широченные спины, ощущая под лопатками постоянное касание бронзовых жал, походивших на большие листья ивы, умелец шагал по коридорам, послушно сворачивая. При малейшем промедлении воины работали копьями, точно погонщики стрекалами.

Эпей ощутил себя затравленным, гонимым на убой животным.

«Кажется, все... — мысленно сказал мастер. — Дернуло же напиться, угораздило забрести в рощу, догадали гарпии вмешаться в чужое и дурацкое дело!»

Распахнулась широкая резная дверь.

Эпея втолкнули в просторный покой, расписанный резвящимися дельфинами. Посередине стояло глубокое мягкое кресло с причудливо изогнутой спинкой. В кресле восседала верховная жрица Элеана, утомленная предшествовавшей ночью, глядевшая рассеянным, довольно странным взором.

Женщину, стоявшую слева от нее (это была уже известная читателю Алькандра), мастер не встречал ни разу, но жрицу, которая расположилась одесную, признал тотчас.

Ариадна вперила в него взгляд, не суливший, говоря мягко, ничего хорошего.

— Да, — сказала она после краткого безмолвия. — Безусловно и несомненно, свидетельствую и присягаю. Сей негодяй нагло и предерзостно вмешался в обряд, нарушил положенный обычаем порядок вещей, вознес руку на особу, облеченную правом распоряжаться, способствовал побегу взбунтовавшейся, неразумной строптивицы и тем кощунственно оскорбил Аписа.

— Так ли это? — грозно вопросила Элеана.

— И да, и нет, — промолвил Эпей. — Вмешатъся-то я вмешался, верно. А насчет кощунства, простите, не разумею ни слова.

— Ты не ведаешь о заветном ритуале Крита? — вскинула брови Элеана.

— Я слыхал, что женщин отдают на поругание быкам...

— Умолкни, паршивец! — воскликнула Алькандра.

— ... Но представления не имел, — продолжил Эпей невозмутимо, — насчет особого значения, придаваемого подобной пакости.

Копейное лезвие проткнуло кожаную тунику и едва ли не на целую пядь вонзилось в тело мастера. Эпей охнул и дернулся.

— Ежели ты, — раздалось яростное шипение, — еще хоть единый раз посмеешь изрыгнуть подобную хулу, будешь заколот без пощады и снисхождения!

— Оставь, Рефий! — внезапно расхохоталась Элеана. — С варвара взятки гладки. Уверена: он действительно ни о чем не подозревал. И все же, зачем ты вмешался? И, кстати, как попал в пределы Священной Рощи?

— Перебрал маленько во время городских торжеств, — облизнул пересохшие губы Эпей. — А возвращаться, кренделя выписывая, посовестился: ведь у вас не принято пировать и веселиться в первый вечер! На улице ночевать — сама понимаешь, госпожа, небезопасно. Монеты кончились. Вот я двинулся в предгорья, соснуть под стволом дубовым до рассвета. Пробудился от жажды, отправился водицы разыскать. Повстречал белого быка...

— Священного Аписа, — поправила Элеана.

— Священного Аписа, — послушно повторил Эпей. — Попросил дозволения прилечь неподалеку, чтоб сызнова не брести к воде, когда в глотке Пересохнет опять. И только-только приноровился угнездиться — глядь, огоньки блуждающие движутся, да прямиком ко мне! В Греции поверье существует...

— Знаю, — прервала верховная жрица. — А дальше.

— Юркнул в сторонку, хотел было скрыться незамеченным, только уж поздно было. А...

Эпей смешался и смолк.

— А?.. — выжидающе сказала Элеана.

— А когда увидел, как девчонку против доброй воли буг... священному Апису вручить намереваются, подумал: надобно пособить бедняге. Иначе как уважать-то себя прикажете? Статочное ли дело, беззащитной на помощь не придти? А насчет обряда священного, ритуала нерушимого, — поспешно прибавил Эпей, — ни сном ни духом не ведал. Да ежели бы знать, что роща заповедная, ноги моей бы там не было! Никто ведь себе самому не враг, госпожа! Каюсь, горько сожалею, покорнейше прошу миловать. Не по злому умыслу в перепалку встрял, по недомыслию да по неведению.