Эрик Хелм - Критская Телица

Ариадна и Алькандра почтительно промолчали.

— В нынешнем казусе, — продолжила верховная жрица, — есть лишь одно по-настоящему виновное лицо. Мелита.

Подчиненные встрепенулись.

— Она примчалась во дворец еще затемно, голая, зареванная, растрепанная. По чистейшей случайности удалось немедленно перехватить милую скромницу и не дать происшествию огласки. Стражники, задержавшие Эпея, приведены к торжественной присяге, Рефия старый Клит вообще готовит себе в преемники; они промолчат, не сомневайтесь. Однако упомянутые мною таблицы гласят: женщина, изъявившая согласие отдаться Апису и пошедшая на попятный — особенно в последнюю минуту, когда церемония уже начинается, — подлежит наказанию.

Элеана задумчиво умолкла.

— Какому, госпожа? — осведомилась Ариадна.

Более образованная Алькандра тоже пребывала в недоумении.

— Не уверена, что каждая и всякая усмотрела бы в предписанном действии кару. Женщины, обладающие пылкостью нашей новой государыни, — Элеана усмехнулась и быстро глянула на Алькандру, — вероятно, сочли бы его нежданной и весьма волнующей забавой. Насчет Мелиты судить не берусь, но правило есть правило, и не нам с вами его переменять.

— Какому наказанию? — спросила Алькандра.

— Пускай застенчивая красотка вволю невозбранно проспит до вечера, — сказала верховная жрица.

Алькандра поймала себя на мысли, что манера Элеаны говорить загадками, пропуская мимо ушей вполне резонные вопросы, могла бы привести в немалое раздражение любого. Однако младшим по сану приличествовало внимать речам наставницы почтительно и скромно. Элеана часто злоупотребляла этим и, вероятно, веселилась втихомолку, созерцая наморщенные лбы и поднятые брови.

— Отвергнув предложенную честь и обманув Аписа в лучших ожиданиях, Мелита крепко провинилась, и должна искупить содеянное. Посему примет заслуженное бесчестие, которого избежать не сумеет. Будьте уверены.

* * *

Поспать Мелите и впрямь удалось вполне достаточно. Но, разумеется, не до самого вечера, ибо, во-первых, летние дни тянутся долее, нежели способна почивать самая отпетая соня или самая утомленная беглянка; а во-вторых, когда яркое светило понемногу стало клониться к западному горизонту, в спальню супруги ворвался обманутый, ошеломленный и напрочь утративший самообладание Гелен — дворцовый казначей, отличавшийся в равной мере корысто- и честолюбием.

— Что это значит? — полюбопытствовал он зловещим голосом, растолкав жену, отступив на середину комнаты и подбоченясь.

Мелита приподнялась на локте и непонимающе уставилась в горящие глаза Гелена. Следует полагать, взор казначея отнюдь не был переполнен участливой заботой, и ласки в нем явно недоставало.

— Ты не легла под Аписа?

— Нет, милый. Испугалась.

— Она испугалась! — обратился Гелен к изящной диоритовой чаше, чьи стенки, тщательно выточенные та-кеметскими искусниками, необычайно тонкие и хрупкие, едва ли не просвечивали насквозь. — Она, прошу любить и жаловать, испугалась!

— И ты огорчен этим? — спросила Мелита, чувствуя встающий в горле комок незаслуженной обиды. — Расстроен тем, что я вернулась нетронутой?

— Восемь талантов золота, — упавшим голосом изрек нежный муж. — Пожизненный, почетнейший титул первого придворного рогоносца — ведь случай-то нынче был из ряда вон! Тебя же, дурочка, избрали отметить царское бракосочетание! Право носить золотой лабрис, ежегодная пятидесятая доля от налогов на рыбную ловлю и виноградарство!.. Где все это теперь?

— Вот оно как, — протянула Мелита, прищуриваясь. — Понимаю... А скажи: велика ли радость обладать женщиной, которую покрыл бык? Или моему благоверному все едино?

— Не я первый, не я последний! — выпалил Гелен. — Ишь, недотрога сыскалась! Девица-скромница!

— Ты всерьез?

— Безусловно и совершенно всерьез.

— Тогда сделай милость, выйди вон. А я подремлю еще немного.

— Лучше загодя подымись и приведи себя в порядок, — насмешливо сказал Гелен — Верховная жрица велела передать, что желает побеседовать с тобою после заката. Вероятно, расхвалит за проявленное и достопохвальное целомудрие...

— Так и поступлю, — невозмутимо ответила Мелита. — Но сейчас, пожалуйста, покинь опочивальню. Ты мне противен.

Гелен яростно смахнул на пол драгоценную чашу. Ясно и звонко тренькнули мелкие, разлетевшиеся во все стороны осколки хрупкого, словно яичная скорлупа, розового диорита.

— Умница, — насмешливо сказала женщина. — На острове таких было всего лишь три — у царя, у портового смотрителя и у нас. Поскольку остается две, их ценность, соответственно, возрастает.

Прорычав нечто невразумительное, дворцовый казначей умудрился взять себя в руки, развернулся и выскочил за порог.

Мелита встала с ложа, потянулась, накинула полупрозрачную эксомиду. Позвонила в серебряный колокольчик, дождалась появления служанки.

— Отнеси в купальню полотенце и свежую одежду. Я появлюсь через несколько минут.

Грациозная, тоненькая девушка улыбнулась, молча кивнула, вышла.

Мелита присела на краешек постели, уперла подбородок в ладони, устремила рассеянный взгляд прямо перед собою, туда, где на лазуритовой стене склонял голову разъяренный, бешено мчащийся бык, изображенный густыми, сочными мазками охры.

И беззвучно расплакалась.

* * *

Своим чередом продолжалось в огромном Кидонском дворце праздничное пиршество, описывать которое ни к чему, ибо все пиры сходного свойства, по сути, одинаковы.

Несчетные перемены вин и яств, несметное множество сотрапезников, бесконечные здравицы в честь новобрачных, постепенно коснеющие от выпитого языки, более или менее связные беседы, хохот, веселье... Да и прямого отношения к нашему рассказу торжество это не имеет.

Пускай радуются и насыщаются ликующие царедворцы, воины, слуги; пусть от души радуются чиновники и сановники, сбиваются с ног утомленные кравчие, мечутся запыхавшиеся виночерпии. Пускай ломятся роскошные столы, пылают сотни светильников, струится в окна свежий вечерний бриз...

Ничего особенно любопытного, сколько-нибудь занимательного не случилось на этом пиру.

Пускай надрываются музыкальные инструменты, упорствуя в стремлении хоть как-то пробить мелодию сквозь нестройный гул и шум праздника. Пускай вовсю стараются местные и заморские плясуны, до которых уже навряд ли есть малейшее дело даже сладострастнейшим вельможам, оглушенным виноградной лозой до полубесчувствия и полного безразличия к предлагаемым на обозрение прелестям. Пускай Арсиноя мечет игривые взгляды на Идоменея и Ифтиму поочередно, а молодой царь беззастенчиво пожирает глазами раскрасневшуюся Аспазию...

Почти все обитатели дворца собрались в трапезной.