Лора Касишке - Вся жизнь перед глазами

Она подлетела к дочери и отпихнула мужа в сторону.

— Что с тобой, девочка моя? — Она осторожно отвела ручку Эммы от лица с по-прежнему синими губами.

— Не хочу! Не хочу! — Эмма затрясла головой. Из глаз брызнули слезы. — Не хочу! Не надо! Не хочу!

Она ткнула пальцем в миски, поставленные Дианой для кота. Обе опустели.

— Чего ты не хочешь? — не понял Пол, переведя взгляд на миски.

— Я его видела, — сказала Эмма, продолжая трясти головой. Она растрепалась, и в лучах предзакатного солнца каждый светлый волосок четко вырисовывался на фоне мириад пылинок, что всегда кружат вокруг людей, обычно невидимые — целые галактики и вселенные, целые звездные скопления, которые мы, не замечая, вдыхаем и глотаем. — Это не Тимми. — Эмма осела на пол и, уткнув лицо в ладони, зарыдала. Она сидела, раскачиваясь, в ореоле светящихся пылинок, и плакала взахлеб.

Пол опустился на плиточный пол рядом с ней, приобнял ее и поднял на ноги. Эмма вырвалась и стукнула его кулаком в грудь. Он сжал ее плечи, и она стала пинаться ногами.

— Это не Тимми! — кричала она. — Пусть уходит! Выгони его!

— Конечно это не Тимми. — Пол тоже почти кричал. — Тимми умер. Это совсем другой черный кот. Бродячий кот.

Выпустив Эмму, он с подозрительным прищуром посмотрел Диану:

— Ты что, сказала ей, что это Тимми?

— Разумеется, нет. Я не говорила ничего подобного.

Кот неторопливо вошел в кухню, спокойно огляделся, не обращая внимания на шум, и уставился на свои пустые миски.

Эмма сжалась в комок и снова закрыла лицо руками.

— Уберите его отсюда.

Но нахальное животное, словно дразня девочку, подкралось к ее ногам, склонило лоснящуюся голову и принялось тереться о щиколотку.

Эмма открыла рот, но не вымолвила ни слова. Она молча смотрела на кота, который все терся и терся мордочкой о ее ступню. Он тихонько замурлыкал, и Диана подумала: вот и ладно, Эмма успокаивается, она смирилась с тем, что это новый кот…

В этот миг Эмма без сил сползла на пол, открыла все еще синегубый рот и издала такой ужасный вопль, что Диане пришлось заткнуть уши.

Рядом с ней в темноте был Пол. Но он мог оказаться кем угодно.

Как и она сама.

После ужина она сменила постельное белье, и теперь простыни пахли не их кожей, а смягчителем воды, ополаскивателем и сухими цветами. Пол включил свет со своей стороны:

— Диана, нам надо поговорить.

Она перегнулась через него и погасила свет.

— Диана! — запротестовал он.

— Чтобы разговаривать, свет не нужен.

Пол уронил голову обратно на подушку. У нее перед глазами, там, где на сетчатке отпечатался свет лампы, вспыхивали какие-то чашки с блюдцами.

Она зажмурилась, и они заплясали перед ней в темноте — горящие чашки с блюдцами, медленно уплывающие вдаль, где темнел сад с переломанными цветами.

Чаепитие в аду.

— Это по поводу сегодняшнего… — начал Пол. — Ты видела девушку?

Он замолчал. Диана ничего не ответила. Окна в спальне были открыты. Вечер выдался теплый, стояла полная луна. Глаза уже чуть привыкли к темноте, и стало видно, что через затянутое сеткой окно в комнату льется лунный свет. Недвижно повисшие белые шторы превратились в воздушные колонны, пронизанные лунным светом. Из мастерской, где она на ночь заперла Тимми, оставив ему воды и еды, было слышно, как тот с подвываниями мяукает, пытаясь выбраться. Такая ночь для кота — сущий подарок: мягкая, ясная, полная теней и шорохов, напоенная ароматом кошачьей мяты.

— Нет, — ответила Диана.

Пол вздохнул. Разочарованно? Огорченно? Она не поняла.

— Мне бы очень не хотелось, чтобы ты подумала…

— Не подумала.

Снаружи, за окном, раздавались какие-то шорохи, словно кто-то пробирался по густой траве, хотя она точно знала, что траву совсем недавно подстригли.

Как будто лошадь жует сено. Или кто-то машет косой. Диана прислушалась. Нет, просто муж заснул, и это звук его дыхания, знакомый и привычный.

Девочки не сомневались: стоит им в разгар неподвижного жаркого дня нырнуть в стерильные объятия хлорированной воды, и сразу станет ясно, что это единственно правильный и уместный поступок.

Вода казалась шелковистой и блестящей. Никогда еще они с такой остротой не ощущали свою наготу, словно выскользнули не только из одежды, но и из кожи.

Сначала они плескались и смеялись, потом, перевернувшись на спину, примолкли.

Одна из них нырнула, а другая наблюдала, как голубовато фосфоресцирующее тело медленно двигается в глубине.

Диана много лет не мучилась бессонницей, и теперь ее удивило, что ночью не так уж тихо. Интересно, как люди ухитряются спать при таком шуме… Отовсюду — сверху, снизу и даже, кажется, изнутри нее — доносились самые разные звуки, словно темнота была соткана из них.

Методичные удары крохотных крыльев о москитную сетку, шаги животных по траве, далекий шум проходящего поезда, постепенно переходящий в грубый грохот тяжелого состава, равномерный гул шоссе, то и дело сопровождаемый визгом шин по асфальту. Вот по Мейден-лейн проехала машина с неисправными тормозами, и на углу они громко заскрежетали. Из соседних домов, не важно, спали их обитатели или нет, тоже раздавались всевозможные шумы.

Вентиляторы, телевизоры, смех, храп… Звуки поднимались над Бриар-Хиллом, накрывая его живым покрывалом, которое вскоре развеивалось ветром, уходило в землю, просачивалось сквозь москитные сетки в другие спальни, наполненные собственными шумами, например дыханием Пола, скрипом половиц, сигналами тела. Биением сердца. Током крови. Вдохами и выдохами. Она сглотнула — успей она уснуть, даже этот тихий звук разбудил бы ее.

И голосом Тимми.

Его подвывающим мяуканьем.

Кот яростно скреб когтями о дверь, не желая сидеть взаперти.

Как давно она в последний раз всю ночь не могла уснуть?

Бессонница… Она забыла про нее, как и про птиц. О чем еще она благополучно забыла, дожив до среднего возраста и только сейчас вдруг осознав, что все время чего-то ждала? О сверчках.

Сверчки.

Едва вспомнив про сверчков, она поняла, что они здесь. Эти ни с чем не сравнимые трели, похожие на рокот электрического мотора, полностью подчинившие себе летние ночи, как будто ими управлял некий чудовищный робот, созданный из миллионов странных насекомых, привыкших общаться друг с другом с помощью крыльев.

Диана села.

Пение сверчков затопило собой весь мир, приглушив даже звук ее дыхания.

Оно проникало повсюду. Почему она их так давно не слышала? Где они пропадали? Где пропадали все летние ночи, напоенные стрекотом сверчков? И остальные насекомые?

Например, бабочки.

Но нет, про бабочек она помнила. Не далее как вчера днем видела одну. Эмма поймала во дворе черную бабочку. А ведь бабочки — тоже насекомые, хотя Эмма, когда ей было четыре года, упорно настаивала, что бабочки — это цветы.