Георгий Котлов - Несколько мертвецов и молоко для Роберта

— Вот так встреча! — никак не мог он угомониться. — Смотрю, сидит кто-то и вроде как спит. Подхожу, а это — Боб! Глазам не верю! Обмыть надо бы встречу, а, Боб? — достал он меня своим «Бобом».

— Да ты и так хороший, Гном, — сказал я, не церемонясь. С ним, придурком этим, никто не церемонился. Вечно его все обижали и в глаза называли Гномом за очень маленький рост, я на что невысокий, а он, лилипут этот, вообще мне по плечу — метр с кепкой. Настоящих друзей у него, как и у меня, никогда не было, и в детстве он изгоем бродил по помойкам и гаражам, развлекаясь тем, что вешал собак. Он жил в соседнем доме и был на год младше меня, Гном этот. Мы с ним и раньше-то никогда особо не общались, а тут поди же, обрадовался, точно закадычному другу, лезет обниматься и предлагает обмыть встречу. Кореш, блин, отыскался.

— Я уже хороший, да, Боб, выпимши… А чего делать, если не пить? Суки все. Скучно…

— Мне что, прикажешь веселить тебя? — грубо спросил я. Никогда мне этот Гном не нравился. Вечно он всех боялся, а меня, кто относился к нему по-человечески, он держал за панибрата и неизменно называл Бобом. Отец у него был алкоголиком, ходил с желтым, как у мертвеца, лицом, потому что у него был рак печени, и продолжал лопать, а потом умер. Так вот, когда его хоронили, я хорошо помню, Гном не плакал, а пританцовывал, равнодушно стоя возле гроба. Наверное, ему одному слышалась развеселая музыка, под которую он и пританцовывал. И дурацкие очки от солнца тогда все так же украшали его гриву, и это в ноябре месяце. Снег шел, когда хоронили папашу этого Гнома.

— Ты не злись, Боб, я не прошу тебя бухло покупать. Я сам угощу. Хочешь — пиво, хочешь — водку, хочешь — сэм.

— Чего-чего?

— Ну, сэм, самогонку, значит. Ее сейчас многие пьют, самогонку и пиво еще, водка дорогая, но, если скажешь, я и водки могу взять. Сегодня я — богач. Посидим, отметим твое… — и тут Гном запнулся. Сам, наверное, сообразил, что чуть было глупость не брякнул. Что обмывать-то? Мое дезертирство? Три года крысиной жизни?

— Продолжай, чего замолчал, — ухмыльнулся я.

— Слышал я, что с тобой произошло. Понимаю тебя. Представляю себе, что такое неуставные отношения, вся эта дедовщина кого угодно вынудит собрать вещички и сделать ручкой. Хорошо, что меня забраковали из-за врожденного порока сердца, иначе я тоже сбежал бы. Как пить дать, сбежал бы…

Наверное, Гном думал, что я буду благодарен ему за слова сочувствия. Дескать, рассуждал он, если ты, Боб, свалил из армии, это еще не значит, что ты один такое дерьмо. Чудак, да и только.

— Думаешь, я убежал из-за дедовщины? — презрительно спросил я.

— А из-за чего же еще? — удивился Гном. — Все из-за этого бегут.

Мне хотелось сказать ему, что там, откуда я убежал, неуставных отношений не было, издевательств и всего такого, и в учебке тоже не было, дедовщины этой, значит, а уж если издевались над кем-то, так это над подонками вроде Гнома, и им было не привыкать, потому что на гражданке все относились к ним точно так же. Нормальные парни себя обижать не позволяли и других не обижали, а вот таким гнусным личностям, как Гном, доставались все шишки, и к концу службы они, озлобленные, выбирали слабака из молодых и отрывались вовсю. Но я ничего не стал говорить. Вместо этого сказал:

— Была причина, Гном, но это не твое дело. Нечего совать свой сопливый нос, куда не следует.

— Понимаю, Боб, понимаю… — закивал Гном головой. Очки тряслись у него на гриве и едва не падали. Куртка у него была, словно у железнодорожника, а рот — в блевотине. Смотреть и то тошно. — Но выпить с тобой мне все равно хочется, старина…

— Не могу, — сказал я, решив подурачиться. — Знаешь же, какой я образ жизни веду. Трезвую голову нужно иметь. За мной следят. А я прячусь ото всех, как крыса, от шпиков этих. По погребам, по чердакам и подвалам, блин. Где я только не хоронился. В гараже жил как-то месяц. Закрыли меня там, значит, и забыли на целый месяц. Сижу я там под замком, а сам, думаю, все, труба… Чуть не сдох с голоду. Мышей научился ловить. Живьем их глотал. А куда деваться? Жрать-то охота…

— Никуда не денешься, — подтвердил Гном. Было ясно, что от моего рассказа он так и опешил, принимая все за чистую монету. — А пил ты что? Воды в гараже, наверное, не было?

— Не было воды, Гном. Ты правильно подметил это. Пришлось бензин пить.

— Бензин?

— Да, бензин, Аи-95. Там, в гараже, джип стоял, «Тойота», и я, значит, слил из бака немного, профильтровал через старый валенок и пил. Ничего, не умер. Правда, потом, вот смех, моча у меня горела. Нарочно проверял.

У Гнома рот так и открылся. Слушает с самым серьезным видом, а блевотину вокруг рта даже и не думает вытереть.

А я дальше заливаю.

— Еще мне пришлось в гробу прятаться. Прикинь, Гном, залез я в гроб, а потом меня в могилу опустили и закопали. Два дня лежал под землей. Хорошо хоть, что у меня кислородный баллон был с собой и еще кассетник, записи, значит, слушал в темноте и думал, что нужно было бы с собой фонарик взять и книги, чтобы читать. Дезертирство — это тебе не шутки, Гном. Даже тебе не пожелал бы этого. Тяжелая это доля, можешь мне поверить.

— Я что? Я верю, Боб. Могу себе все это представить.

— Сосунок! — пренебрежительно обронил я, а сам от смеха чуть не давился. — Что ты можешь себе представить? Налопаться пива и сэма — вот твой удел. Ни забот, ни хлопот. А вот за мной сейчас следят агенты ФБР круглые сутки. Фээсбэшники под окнами пасутся день и ночь. Один из них в бомжа переоделся и делает вид, что спит возле мусорных контейнеров. Другой в алкашку вырядился. О военных и цэрэушниках и говорить не стоит. Хотят меня взять, но пока не решаются.

— Почему же не решаются, Боб?

— Живым не дамся. К тому же с собой из армии я прихватил одну штуку — сверхсекретное оружие. В кармане у меня лежит, размером с зажигалку. Стоит мне на кнопку нажать — и разразится Третья мировая война. Психотронное оружие массового зомбирования. Выдает мощность в 2000 киловатт и зомбирует любого человека практически мгновенно. Хочешь, сделаю сейчас так, что ты превратишься в паука? Под воздействием излучения твой организм быстро начнет перестраиваться. У тебя вырастут восемь мохнатых ножек и вместо спермы будет выделяться специальная жидкость, чтобы плести паутину… Ты вообразить не можешь, до чего это страшное оружие.

Гном, не перебивая, слушал и верил всему. Я и не подозревал, что он осёл до такой степени. Я в несуществующий приборчик, чтобы сквозь стены смотреть, поверил, когда в школе учился, а этот дурень давно взрослый, всего на год меня младше, мог бы и сообразить, что ему лапшу на уши вешают. Куда там!

— Знаешь, Боб, — доверительным тоном сообщил мне Гном, — я теперь не так прост, как раньше. Ты, наверное, помнишь, как в детстве надо мной прикалывались — не успеешь из дому выйти, тут же из карманов всю мелочь выгребут и поджопников надают. Знаешь, куда я прятал конфеты, прежде чем на улицу выйти?