Тиффани Райз - Сирена (ЛП)

- Вселить в него страх Божий было пугающе просто, - ответил Сорен, - и почти приятно. А почему ты спрашиваешь, Элеонор?

Застегнув свою толстовку с капюшоном, она стала нервно дергать за поношенные рукава.

- Я думала, что для вас это будет нелегко. Ну, поскольку вы меня любите.

Сорен посмотрел ей прямо в глаза, и Нора увидела, что она, по-настоящему, застала его врасплох - один из нескольких раз за восемнадцать лет.

- Элеонор, смертницы в Секторе Газа, гораздо менее опасны, чем ты.

Он направился в свой кабинет, и она, практически, бегом последовала за ним, поспевая за его широкими шагами.

- Значит, приму это за "да", - заявила Нора, когда они подошли к нужной двери.

- Мне всегда импонировали цистерцианские монахи, - Сорен шагнул в свой кабинет, - особенно их обет молчания, - и закрыл дверь перед ее носом.

Следующие две недели, Нора безостановочно улыбалась.

Открыв глаза, она отошла от раки, и от своего воспоминания. Ее каблуки стучали по деревянному полу, с годами ставшему блестящим и скользким. Нора думала, что застанет Сорена работающим в его кабинете. Она остановилась, услышав мелодию, доносящуюся через толстую, деревянную дверь. Поглотив приглушенные звуки, она скользнула в притвор и тихонько пошла в сторону алтаря, где за роялем сидел Сорен. Он не поднял взгляда, когда приблизившись к нему, Нора положила ладони на черный, полированный инструмент. Закрыв глаза, она позволила тонким, вибрирующим волнам пробраться сквозь и внутрь нее. Заключительная нота, поднявшись по ее рукам и опустившись по ее ногам, эхом разнеслась по всему притвору, и вернулась к алтарю. Нора открыла глаза.

- "Лунная Соната", - произнесла она, - моя любимая.

Улыбнувшись, Сорен проиграл последнюю часть.

- Я знаю.

Нора вернула улыбку и, наклонившись, провела по гладкой, блестящей поверхности.

- С годовщиной, Сорен.

Он снова улыбнулся, одной из редких, искренних улыбок, коснувшейся его глаз. У Норы что-то сжалось в груди, и ее улыбка сникла.

- С годовщиной, малышка, - произнес он голосом, таким же нежным, как последняя нота произведения.

От этих трех слов нахлынули тысячи воспоминаний. Они с Сореном никогда не были и не будут женаты, никогда не встречались в традиционном смысле этого слова, но никогда не сомневались в том, какой день символизировал начало их совместной жизни.

Ее первое избиение и лишение девственности пришлось на Страстной четверг, канун Страстной пятницы – дня возлегания Иисуса на Его трапезу во время Тайной Вечери. В тот день, Иисус, Сын Божий, встав на колени, омыл ноги ученикам Своим. Тринадцать лет назад, то же самое Сорен сделал и с ней. Даже с изменением литургического календаря, им ни разу не пришла мысль праздновать их годовщину в любой другой, кроме этого, незаслуженного позабытого церковного праздника день, последний день свободы Иисуса до Страстей, день, спокойствие которого Он разделил с теми, кого Он любил.

Сорен снова заиграл памятную мелодию, и Нора неотвратимо отдалась на волю настойчивого ритма. Она следила за его руками - его идеальными руками профессионального пианиста, слишком хорошо помня, насколько интимно она их знала, насколько интимно они знали ее. Один бесстрашный локон безупречных светлых волос Сорена грозился упасть ему на лоб. Норе до безумия хотелось протянуть руку и смахнуть его назад.

- Ты играл ее для меня в ту ночь, - сказала она, как только музыка стихла.

Закрыв глаза, Нора вернулась в прошлое.

- Ты играл ее, когда я пришла к тебе домой.

Она помнила ту ночь, как вчера - как она скользнула через обитую деревом заднюю дверь, преследуя музыку, раздающуюся в изысканной гостиной Сорена. Она стояла, молча наблюдая за священником - в ту ночь ставшим ее любовником - как в свете одинокой свечи, он играл самое прекрасное музыкальное произведение, словно оно было написано им для нее.

- На следующее утро я впервые проснулась в твоей постели.

- Лучшая ночь в моей жизни, - сказал Сорен.

- И в моей.

Почувствовав былую тягу этой любви, Нора выпрямилась, стараясь от нее отмахнуться.

- И когда в церкви появился рояль?

Сорен улыбнулся.

- В день моего рождения, некий таинственный незнакомец доставил к моему дому инструмент фирмы Bösendorfer, марки Imperial. Таким образом, я подарил церкви свой прежний рояль Steinway.

- Очень благородно со стороны незнакомца, - с застенчивой улыбкой произнесла Нора.

- Полностью согласен. Хотя старый рояль, до сих пор, играет великолепно.

- У него уже сто лет проблемы с педалью.

- Да, и чья в этом вина?

- Не моя, - возразила Нора, - помнишь, что ты тогда со мной вытворял? Мне надо было за что-нибудь держаться, разве нет?

Сорен опустил глаза на свои руки. Его нависшие над клавишами пальцы, беззвучно перебирали призрачные ноты.

- Ты могла держаться за меня.

Нора лишь сглотнула, оказавшись в таком редком состоянии безмолвия. Вероятно, ощутив ее неудобство, Сорен опустил руки на клавиши, и снова заиграл.

- "Лунная Соната" необыкновенное произведение, - сказал Сорен, - его называли "ламентацией". Во время игры и бесконечных повторений чувствуется грусть, нужда. Сонату легко играть, но безумно сложно играть хорошо. Арпеджио предусматривает свободу выражения. Слишком много свободы для неискушенных, неумелых рук. Говорят, что Бетховен сочинил ее для семнадцатилетней графини Джульетты Гвиччарди. Возможно, он ее любил. Скорей всего, он попросту пытался ее соблазнить.

- Со мной это бы сработало.

- С тобой это и сработало.

На этот раз, улыбнувшись вызванным словами Сорена воспоминаниям, Нора в который раз с нежностью провела ладонями по роялю.

- Боже мой, на этом инструменте совершались невиданные акты преступления против природы.

- Надеюсь, ты не имеешь в виду мою игру.

- Ни в коем случае. Я знаю, какие одаренные у тебя руки.

- Прошу соблюдать некоторую благопристойность. Мы в церкви, Элеонор, - с наигранной строгостью напомнил ей Сорен.

- Простите, Святой Отец.

Выражение ее лица превратилось в шуточную маску раскаяния.

- Конечно, малышка. Я могу простить тебе что угодно. Но не рассчитывай, что в один прекрасный день, тебе за это не воздастся.

Прежде чем Нора успела ответить, за дверьми послышался безошибочный скрип кроссовок по деревянному полу. За ним последовал еще один, более громкий скрип, потом раздался оглушающий детский хохот.

- Делу время.

Сорен поднялся со скамьи. Пройдя с ним мимо рядов, Нора оказалась вне святилища. Из церкви они последовали на звук детских голосов, раздающихся со стороны помещения, являвшегося общинным залом и столовой. Сорен провел ее в общинный зал, часть которого отводилась под спортивный зал, часть под приемную, где ей открылась сцена настоящего животного хаоса. Мысленное описание Норы оправдалось после того, как она увидела со всех ног промчавшегося мимо них мальчика, одетого в костюм овцы.