Эмма Беккер - Вкус любви

— Ты хочешь, чтобы мы прекратили встречаться?

— Я такого никогда не говорил.

— И что же мы тогда будем делать?

— Не знаю.

— А что ты вообще знаешь?

Идущая впереди парочка оборачивается, услышав мое хныканье. Я чувствую себя такой одинокой, поэтому и говорю слишком громко, не замечая, что всего в нескольких метрах от меня, за домом, образующим угол и служащим мне укрытием, возле своей машины меня ждет Андреа. Он машет рукой, чтобы сообщить о своем присутствии, и на какую-то долю секунды у меня перехватывает дыхание, словно кто-то душит меня: кажется, на этот раз он все понял.

— Ты же не один в этих отношениях. Меня это тоже касается. Если ты больше не хочешь видеться, я предпочитаю знать об этом, чем жить как наркоманка в ожидании очередной дозы, — говорю я, понизив голос.

Я медленно иду к Андреа, не в силах даже подумать: мне нужно закончить разговор. Я пребываю в таком нервном напряжении, что продолжаю говорить, даже сев рядом с ним в крошечный салон его пятисотого «Фиата». Я надеюсь, он не услышит бархатного и ласкающего голоса Месье.

— Не очень-то это любезно так говорить. Что ты наркоманка.

— Не очень любезно для кого?

— Для меня. Ты же знаешь, мне сейчас нелегко живется.

(А мне, по-твоему, легко? Чувствовать себя устрицей, постоянно открытой в ожидании твоих сообщений и звонков и ловящей их на лету? Быть похожей на течную кошку, которая выгибается возле стены твоего дома, отчаянно мяукая, невольно привлекая своей влажной щелкой всех самцов в округе. И что я могу сделать в своей болезненной одержимости тобой? Думаешь, легко мне отдаваться другим ради того, чтобы просто убить время, умирая от желания расцарапать им лицо? Думаешь, мне нравится заставлять себя не вспоминать о тебе целыми днями в смехотворной надежде, что мое молчание победит твое? Это никогда не срабатывало.

Вот как я растворилась в твоей тени: я набираю в Google твое имя и, проведя два часа за чтением информации, которую знаю наизусть, на несколько секунд прихожу в себя: «Какого черта я этим занимаюсь?». В последнее время я только ем и сплю и не делаю ничего, чем могла бы гордиться, ничего, не имеющего отношения к тебе. А сейчас мой друг везет меня в ресторан, где мы проведем вечер, который я без колебаний поменяла бы на пять лишних минут разговора с тобой, слушая, как ты даешь мне обещания пьяницы. Мне двадцать лет, у моих ног может оказаться весь мир, но это невозможно, потому что я сама у твоих ног. И кому из нас легче живется? Богатому хирургу, окруженному любящей семьей и восхищенными друзьями, или мне? )

— Поверь, мне тоже нелегко.

— Я знаю, детка. Но почему ты чувствуешь себя наркоманкой?

— Ты прекрасно понимаешь почему. Просто хочешь услышать это из моих уст.

Андреа спокойно смотрит на меня, терпеливо ожидая, пока его подружка закончит разговор. Эта безмятежность в его красивых темных глазах убивает меня и одновременно раздражает.

— Тебе-то как раз легче. У тебя и волки сыты, и овцы целы.

— Нет, это тебе легче. Сколько, по-твоему, мужчин отдали бы все, чтобы оказаться на моем месте?

— Мне плевать на других.

— Ты ничем не связана, ты свободна. А я должен продолжать жить, словно ничего не было.

Месье, насколько я помню, всегда недооценивал реакционную способность такого молодого сердца, как мое.

— Ты прекрасно понимаешь, что это не так. Что мне очень трудно это дается. Ты прекрасно понимаешь, какая я. Не зная, что происходит, могу я тебе чем-то помочь или нет, я схожу с ума.

— Ты не можешь мне помочь. Дело только во мне, само пройдет.

— Значит, ты не забыл обо мне?

— Я не забыл о тебе, — улыбается Месье.

— Поклянись.

— Как я могу тебя забыть?

Я закрываю глаза в экстазе: знаю, через несколько минут эта нездоровая радость будет мне омерзительна до слез, но, Господи, как же это хорошо — именно то, что мне нужно…

— В какой ресторан поедем? — шепчет мне Андреа, и я выхожу из своего сладостного оцепенения, чтобы пожать плечами: «Как хочешь».

— Книга продвигается? — спрашивает Месье, но теперь Андреа ломает себе голову над выбором ресторана, и я больше не могу нормально разговаривать.

— Именно сейчас не очень хорошо, — отвечаю я, изо всех сил надеясь, что он поймет мой намек.

— Тебе не очень удобно разговаривать?

— Да, не очень. Скажем так, ограниченно.

Месье смеется, и это уносит меня на несколько недель раньше, когда нашей любимой игрой было вести самые непристойные беседы в двух шагах от моих родителей. Впрочем, с тех пор правила не сильно изменились.

— Я перезвоню тебе завтра. Ты будешь одна?

— Да, буду, — вру я, решив уйти от Андреа, словно воровка, как можно раньше.

— Целую тебя, — бросает он и отсоединяется.

Никогда еще атмосфера в машине не была такой тяжелой, как в этот вечер. Я в своем плаще обливаюсь потом. Бросаю из-под волос молниеносный взгляд, оценивая настроение Андреа. Что мы здесь делаем, милый?

— Как насчет японской кухни?

— Годится.

Затем, поскольку между нами повисла странная тишина, похожая на ту, которая предвещает бурные выяснения отношений, я с головой окунаюсь в очередную ложь:

— Я говорила тебе, что готовлю праздник на день рождения своей сестры?

— Нет.

— Мы хотим пригласить джазовый оркестр. Я переговорила с одним приятелем, и он пообещал мне попробовать найти хорошую группу и перезвонить мне.

— Тот, с кем ты сейчас разговаривала?

— Да. Надеюсь, что все получится.

— Хорошая идея с джазом, — комментирует он, паркуясь на улице Месье-ле-Пренс.

— Я обожаю джазовую импровизацию, — отвечаю я, когда под руку с ним вхожу в ресторан, достаточно маленький для того, чтобы в течение двух часов кряду тридцать посетителей присутствовали при шумных проявлениях распирающей меня нежности.

Мысли о Месье делают меня забавной и искрящейся остроумием, и Андреа — замечательный слушатель, смеющийся над всем, что я говорю, поглаживает под столом мои колени. Мы очень эстетичная фальшивая пара.

На следующее утро ровно в восемь часов я открываю глаза и вижу над собой Андреа, который в своей мягкой манере неловко занимается со мной любовью, еще толком не проснувшись. Его руки меня волнуют. Особенно когда они касаются моей груди.

— Ты так приятно это делаешь, — вздыхаю я. — Была бы еще у меня грудь побольше, чтобы лучше чувствовать твои руки.

— У тебя замечательная грудь, — шепчет он мне в волосы, распространяя вокруг аромат кофе и поджаренного хлеба, и его пальцы ласкают мои твердые соски. — У них тоже эрекция, — добавляет он, и эта последняя фраза так меня подстегивает, что я невольно ускоряю ритм.

— Ты меня возбуждаешь, — отвечаю я, усевшись на него, и принимаюсь ласкать себя гораздо увереннее, чем он.