Эмма Беккер - Вкус любви

Милый… мне не верится, что тебе не нравились наши вторники. И все, чем мы занимались. Но я могу ошибаться, подобное часто со мной случается. Сделай над собой усилие, ответь мне. Я уверена: такой мужчина, как ты, не может не знать, насколько мучительно молчание дорогих людей.

К тому же меня огорчает твоя хандра. Если я скажу тебе, что немного понимаю твои чувства касательно страха старости, ты вряд ли мне поверишь, однако это правда. Я считаю, что для женщины это еще более трагично — видеть, как постепенно исчезает ее магическая власть. Ты еще молод, полон сил, посмотри, ты многим молодым фору дашь.

Кроме шуток: я бы очень хотела тебе помочь. Поскольку, хотя я и не претендую на роль главной любовницы и не особенно нуждаюсь в любви, меня все же трогает твоя печаль. Именно поэтому я говорила: «Пользуйся мной». Я пока только черновой набросок и в этом качестве впитываю все, что ты можешь мне сказать, сделать, чему можешь научить. Мы нечасто обсуждали эти совместные занятия, но, поверь мне, я умею слушать. А если ты этого не хочешь, знаю другие вещи, слова, жесты, техники, чтобы помочь тебе забыть твою хандру. На первый взгляд это, наверное, покажется ничтожным, но, я считаю, это уже немало — уметь дарить забвение. Ты можешь пользоваться мною, потому что я сильная, я знаю, что сильная. Иногда кажется, сгибаюсь, но в итоге никогда не ломаюсь. И я вполне могу справиться с твоими страданиями, если ты мне о них расскажешь.

Послушай, одним словом, я могу дарить тебе восхитительное начало недели в маленьких спальнях кокотки, где все мое тело будет в твоем распоряжении.

(Ладно, я знаю, что это, возможно, не самый подходящий момент, но я подумала: если ты сейчас хандришь, фотка моей попы станет для тебя крошечной дозой героина. Мне гораздо больше нравится представлять себя сильнодействующим наркотиком в шприце.)

P. S. К тому же книга продвигается! Как мне ее закончить, если я никак не могу поставить точку?

Главное — не бросай писать «Месье».

И что же мне, по-твоему, писать? «Месье прошел через мою жизнь яркой вспышкой, какой, собственно, была и я для него, если верить его словам? Месье был превосходным любовником, приоткрыл мне новые стороны секса, но лишь приоткрыл, поскольку в итоге бросил меня, как сделал бы тринадцатилетний парень, ничего не сказав, он просто перестал мне отвечать? Месье оставил меня, как идиотку, не имея смелости мне в этом признаться?» Что стоящего я могу написать с таким жалким финалом?

Я оскорблена до глубины души. Во время нашего последнего телефонного разговора я задавала тебе конкретные вопросы, и ты вполне мог сказать тогда, что продолжения не будет, в тот момент я была готова это услышать. Не понимаю, почему ты так ведешь себя со мной. Я сделала все, чтобы ты был счастливым, ничего не требуя взамен, даже слов благодарности. Единственное, чего хотела, — это честности. Ты даже не смог позвонить мне, чтобы объясниться. Ты растоптал все, что я могла тебе дать, все, что могла предложить.

Знаешь, есть множество других способов чувствовать себя моложе, чем поступать, как подросток. Я могла бы дать тебе все это: возрождение, страсть. И никаких обязательств. Боже мой, я совершенно не понимаю, в какой момент могла тебя потерять. Я была склонна думать, что слишком мила с тобой, но на самом деле — нет. Я никогда не стану упрекать себя ни за это, ни за то, что влюбилась в тебя.

Поэтому единственное, о чем я сегодня прошу, — набраться смелости и позвонить мне завтра. И давай уже объяснимся раз и навсегда. Поскольку у меня нет ни малейшего желания считать тебя ничтожеством, и, как я тебе уже говорила, меня возбуждает лишь тот Месье, которого я знала. Так будь этим Месье, обаятельным, элегантным, ласковым, блистательным, но только не трусом. Это худшая вещь в мире. Мне не нужен трусливый мужчина в моей книге, и я надеюсь, что ты поступил так лишь по неведомым мне обстоятельствам. Видишь, насколько я добра, — думаю, что ты не виноват в своем малодушии.

Сделай это для меня. Оставь мне хотя бы воспоминание о смелом мужчине. Это самое меньшее, на что ты способен, если ждешь от меня книгу. Я считаю, что со своей стороны была очень корректна.

Думаю, в магазине мне в некотором смысле было еще хуже. Мне и так всегда не хватало стимула для подъема в половине восьмого утра в субботу утром, а теперь и вовсе хотелось плакать, стоило подумать об этом долгом-предолгом дне за прилавком, когда единственное, что я могла выдержать, — это одиночество в моей комнате на полуподвальном этаже. И мне совершенно не хотелось ни с кем разговаривать. Как только я открывала рот, мне казалось очевидным, что кто-нибудь обязательно поймет, вспомнит о Месье; я словно всеми порами выделяла из себя этого мужчину, в тысячелетних муках, тогда как прошло всего полторы недели без него. Я думала только об этом, постоянно, воображая самые изощренные способы мести за его молчание. Либо я все стирала из памяти, и Месье возвращался, признаваясь, что сам не знает, почему так поступил. Иногда, составляя букет для энного клиента, посреди груды цветов я поднимала лицо и смотрела в пустоту, в то время как мои руки машинально делали свое дело, и на какую-то долю секунды мне казалось, я видела его высокий силуэт или слышала его голос. Всякий раз, когда мне приходилось пользоваться секатором, я рисковала остаться без пальцев, и все девчонки вокруг меня считали, что я выгляжу ужасно, но не осмеливались о том сказать.

Это было в тот мрачный период, когда Месье перестал мне отвечать, независимо от характера сообщений, посылаемых мной. Я сходила с ума, поступая вопреки всякой логике, позабыв обо всем, что мне было известно о психологии мужчин. Если вдруг решала притвориться, что закончила наше общение, уже через пару дней приходила в ужас при мысли: Месье может подумать, что я его больше не люблю. И тогда начинала лихорадочно набирать сообщение, ненавидя себя всей душой, думая, что смогу обмануть его своими разговорами о сексе, но от моих слов за версту несло печалью и противоречивостью. И пока я безуспешно боролась с историей, о которой по-прежнему никто не должен был узнать, приходилось притворяться перед Андреа (он же становился мне все менее интересным) и перед своей семьей тоже. Объяснять матери, что мое плохое настроение связано с этой нескончаемой студенческой забастовкой. Находить предлоги, чтобы не ехать к моей тете, где меня неотступно преследовали воспоминания о том дне рождения. Осознание того, что мой дядя знает Месье, пятнадцать лет работал с ним бок о бок, мешало мне смотреть на него, не видя Месье.

Я делала вид, что выгляжу расстроенной, когда Андреа отменял наше очередное свидание, и изображала бурный восторг, когда назначал другое. Вымучивала из себя нежные сообщения, чтобы он ни о чем не догадался. Когда мы занимались любовью, я думала только о своем мобильном, лежащем на прикроватном столике. Скрывала свое разбитое сердце от всех этих людей, словно постыдную болезнь.