Дмитрий Волчек - Ещё раз про Красного Воробья

И в каких только профессиях себя не пробовал! От дворника до редактора небольшой газетёнки, с заворотом во всякие водительские дела. Книги ему нравилось продавать, в книжном магазине, и получалось. Не нравилась зарплата на этом поприще.

В конечном итоге, разменяв пятый десяток, остался неустроенным, без нормальной работы, и даже без жилья. Пока сидел в тюрьме, был и такой трагический эпизод в его жизни, матери под давлением обстоятельств пришлось продать квартиру, где он провёл детство. Как говорится, и голову преклонить негде… Отца уже давно не было с ними.

Приютила бывшая жена, с которой совместно народили чудо-сыночка, дала ключи от квартирки в деревянном доме, где жила прежде её уехавшая надолго сестра. Работал он кем-то вроде сторожа – или дежурного – в одном учреждении.

Чуть не каждый день приживалец занимался рукоблудием, используя свой, сравнительно пространный запас воспоминаний. Когда ему стало за сорок, он с удивлением заметил, что нравится молоденьким. Женщинам, девушкам. Даже непрестижная работа его их не отталкивала. Ну не всех. У него бывали любовницы на 19 лет моложе, на 22. С этой, совсем «зелёной» на вид, но имеющей мужа, не старше 30-ти, и маленькую дочку, он познакомился в автобусе, где она работала кондуктором.

Когда он раздел её впервые, а дело было зимой, чуть не заплакал от досады: чересчур худая, неразвитая фигурка, кожа да кости. Но это дело очень любила! Отступать всё равно уже было некуда…

Никак не хотела глотать его потенциальных деток. Нет – и всё!

– У тебя была возможность кончить анально, ты не захотел… Так что извините! В рот – нет.

Но как ни пыжился, в зад ей он никак не мог излиться: недостаточно аппетитный, неженский какой-то пока ещё. А может, на всю жизнь у неё такое телосложение останется… Однажды посадил её сверху и понял: вот оно, то что нужно! Он смотрел, как она скачет на нём, прикрывая и сдавливая едва обозначенные грудки, на её искажённое в исступлении милое личико и представлял у неё на голове огромный, как у первоклассницы, голубой бант. Всё было супер.

С той, что на 19, почти год прожили. И о женитьбе разговоры заходили, причём по её инициативе. Но не сложилось. Осталась в памяти её трогательно закушенная в приближении экстаза губка, когда он работал на ней как заведённый механизм; её услужливая, наталкивающаяся на него неуступчиво чудесно раскрытая попа… Просил её иногда опереться на подоконник, чтобы изгиб получился ещё более волнующим и бесстыдным… Всё происходило в её, вернее, в квартире её матери.

И само собой, у всех этих молодух были мужья, бывшие мужья, гражданские мужья, бой-френды… молодые, а следовательно, в более состоятельной физической форме, нежели он. Что, прямо скажем, особого оптимизма не внушало.

Ну и конечно, у стареющего и всё более сентиментального с возрастом «ловеласа» не могло не быть любви. Горькой, одинокой, безнадёжной. Кареглазая рыжая ведьма с завораживающими какими-то искорками во взгляде, то ледяном, то доверчивом и открытом, как у юной принцессы. Обезоруживающая, сводящая с ума сексуальная харизма. И как в насмешку судьбы, почти равнодушная к этим плотским забавам… «Всего» на 12 лет моложе.

Вот с её-то дружком, отталкивающей наружности, жирной заурядностью, он и схлестнулся как-то. Работал тот личным водителем, то бишь состоял в холуях у какой-то «шишки». Незадачливый горе-любовник смотрел с некоторой долей брезгливости в его перекошенную злобой, орущую физиономию:

– Ты, маргинал, куда ты лезешь??!

Странно, что даже в такой казалось бы пиковой ситуации нелепо-тщеславный умишко неандертальца подтолкнул его выпендриться: мол, мы тоже не лыком шиты, знаем «умные» словечки типа «маргинал»!

– Тебя не спросил, придурок!

Старпёр наш когда-то и боксом занимался, и единоборствами, да и не всё ещё подрастерял. Но, видимо, отяжелел, утратил быстроту, реакцию. Малоподвижный образ жизни, слишком много спиртного. Как бы то ни было, решающий удар он пропустил. Кровь как-то обильно хлынула из носа. Поднявшись с земли, он смотрел наклонясь, как она какими-то тёмными сгустками плюхается на мелкие бурые камешки пустынной автомобильной парковки… Да, чёрт возьми, да, маргинал… ты прав, урод!

Потом дошёл чуть пошатываясь до служебного туалета и умылся.

…Из-за рыжей бестии своей он разругался и расстался со всеми своими бывшими пассиями. Остался один.

По утрам на кухне с обветшалыми стенами заваривал чай покрепче, отхлёбывал и смотрел на полоску рассвета в окне, разбавляющую черноту неба. Наедине с собой не нужно притворяться. Сидел чуть ссутулившись, тяжёлые веки опущены, углы рта описывают зигзагообразную линию неудачи, пессимизма и хандры. Запах дешёвого мыла, разлитого накануне нечаянно пива. Он не курил, а то давно бы всё пропиталось табаком.

Опять идти, садиться в трамвай, глядя, как вырастают за стёклами, все в размытых радужных огнях, чертоги волшебного сна, где он и зритель, и самый непосредственный участник. Ловить дыхание утра. Въезжать в тоннель проржавевших суетой воспоминаний и смутных надежд. Хвататься за соломинку чьего-то доброго слова, робкого смеха. И не знать любви… Её полыхающего розой цвета… Пить дни напролёт отраву одиночества, повторяя всем одно и тоже: «Здорово! Привет! Как поживаешь?»… или в стиле пошловато-затёртого юмора: «Как оно ничего?.. Как сам? (сама) «… Как будто с отрывного календаря его судьбы уже много-много дней подряд на него таращится одна и та же дата – и нет сил подойти и сдёрнуть надоевший серый листок! Нет сил сдуть с автобиографии белый пепел разочарований.

Всё плохо? По-видимому, скорее да, чем нет. И всё же…

И всё-таки мальчик… ну да, тот же самый, только постаревший немного мальчик… он нашёл таки ответ на оба своих мучительных, «проклятых» вопроса тридцатилетней давности!

У мироздания есть границы, и эти границы – Я. Мир – это единое живое целое, осознающее себя как Я. Ведь утверждали же ещё древние греки: всё едино…

А что же находится за этими границами, за этими пределами? За пределами мира, покоящегося, целиком, внутри Я, находится… тот же мир. Только как бы в перспективе изнутри. В подробностях. В твоих представлениях, читатель. Как зеркало твоей всеобъемлющей внутренней сущности… Как неисчерпаемо различные конфигурации реальности.

И само собой разумеется, Я – оно одно, единственное. Только в разных одеждах.

Противоположности сходятся. И самое-самое большое, что только может быть, становится в конце концов меньше песчинки, меньше точки, меньше атома – тем, что вообще не имеет никаких размеров! Вот и вся загадка пространства. Примерно как в одной из частей фильма «Люди в чёрном», где искали какую-то потерянную галактику, которая оказалась заключённой… в небольшой стеклянный шарик!