Роузи Кукла - Гардемаринки-гарде!

И потом ей грубо. — А ну давай, сс….!

Дверь нараспашку. Трусики до ватерлинии, юбку, на ходу поправляю и к выходу.

— Разрешите?

И только, когда за стол уселась в триста пятнадцатой аудитории, то поняла, что я и есть дура! Дура не набитая! А где же эта? Где же коза?

Так и не пришла она на лекцию. Я, от чего–то, спокойная вся, как памятник. С большим удовольствием на лекции просидела, кстати, и еще вопросы задавала. Но, ни разу себе не позволила о ней, этой козе вспомнить. Вернее, сама себе не давала даже мысли такой проскочить. И уже когда все к выходу, вижу, как она заходит. Все меня ищет глазами. А я специально так поступаю, раз и тут же на выход и по лестнице. Потом перед выходом, на улице.

— Взвод стройся! — Командую. — Правое плечо вперед, марш! — А сама рядом.

— В ногу, в ногу девочки! Левой, раз, раз. Левой, левой!

Теперь уже вижу, как она догоняет. Я громко так.

— Сафронова! За опоздание, два наряда вне очереди!

Слышу, как она радостно и звонко.

— Есть!

— Во, дает Коза!

— Разговорчики в строю? Левой, левой! Раз, раз!

Пусть подумает. Эти два наряда ей за выходку! Вот же что удумала? Коза она и в Африке коза. Иду рядом, а сама о ней подумала почему–то и на нее глянула. Она дерзко так и с вызовом глазами на меня стрельнула.

А глаза–то у нее и, правда, зеленые? Ну, Коза, так коза!

Не стала я разбираться с ней дальше, хотя видела, как она все ко мне хотела с переговорами, да объяснениями. Нет! Говорю себе. Я теперь точно, Железная леди! Пусть только подойти попробует!

Богдан Иванович вызвал с расспросами. Я ему опять в очередной раз с головной болью. Говорю, надо бы отделить часть территории ан улице, а то в кубрике просто сырость.

— Это от чего же? Все–таки старались, место вам выбирали и помещение сухое, теплое. Ты, давай не придумывай. Я сам зайду и все проверю. Поняла? Так и не возражать мне!

Потом смотрю, как у него лицо вытянулось и он мне, как зашел к нам в гости.

— Это еще что такое?! Что это за флаги расцвечивания?

А я, перед его приходом к девкам. Подговорила, конечно же, но объяснила и они каждая, кто трусики, кто лифчик простирали и на спинках кроватей повесили. В общем, картина красивая. Кубрик, а повсюду трусики, бюстики голубые, розовые и сиреневые. Да еще Коза свои трусики с кружевами вывесила всем на обозрение. Ну, разве не прелесть!

— Так, все понятно! Опять заговор?

А я все не успокоюсь.

— И надо обязательно мусорник с крышкой. У нас же ведь и критические дни бывают, а в общий мусор как–то не хочется складывать наши ……

— Так! Достаточно! Все ясно!

И уже за кубриком я его догоняю.

— Дядя Богдан? Богдан Иванович?

— Ну, что тебе еще надо? И так меня дураком выставила! Девчонка! Пацанка, беспризорная и та мне такую свинью не подложила бы!

Но остановился, а я к нему и внезапно, даже сама не поняла от чего так, взяла за руку и прижалась.

— Ну и что мне с тобой делать? — Говорит отходчиво. Обнял. — Ты вот, что? Давай сама или с подругой к нам в гости. Почему не заходишь? Хозяйка ждет, спрашивает, может, обидела чем–то?

Я головой мотаю отрицательно. А он видимо не понял и еще просит.

— Как ты посмотришь на то, чтобы к нам на недельку переехать и пожить у нас, пока мы с женой будем в отъезде. Ну, что ты, скажешь?

Видимо я так посмотрела, а он снова не понял.

— Ну, хорошо. Это приказ мой! Послезавтра, прибыть домой с вещами на первое время, да и с собой разрешаю кого–то из девчонок. Так кого?

— Вот и хорошо! Зойка, так Зойка. Ничего с твоей службой не случиться, надо ведь не только в казарме, тем более такой девице красивой?

— Ладно, ладно! Эх, брат не видит, какая ты стала ладная! Так и не возражать мне! Это не просьба, а приказание! Исполнять, мне! Кругом марш!

А потом в спину слышу.

— А ведь, красивая девка выросла. Прелесть!

А я и рада стараться, даже зарделась!

— А это, что за ямка?

— Какая? Эта? Это… я даже не знаю. Давай лучше не о ямках, а вот хотя бы об этом.

— А этот бугорок как называется?

— Опять ты меня врасплох застала. Не знаю. Ты представляешь?

— Ты же меня уверяла, что это твоя коронка! Что ты все изучила настолько, что даже с закрытыми глазами.

— Точно! Только знаешь, что? Вот почему–то названия этому бугорку я не знаю. И даже не смогла прочитать о нем в литературе. А что он для тебя, что напоминает?

— Ну, я не знаю…

— Вот, ты знаешь, как у колокола называется отвес, маятник, который раскачивают и им ударяют?

— Нет.

— Било, язык. Но так у больших колоколов, а вот у маленького, вот такого, славного, правда?

— Да.

— Я его называю язычок. Он тебе не напоминает его по форме?

— Ну, можно сказать, что так.

— А тебе он нравится? Между прочим, он не может раскачиваться как маятник у колокола, его два крылышка сдерживают по краям.

— Какие?

— А вот, видишь? Слева и справа, две губки приросли с одной стороны к язычку, а с другой к своду, с края. Ну, что, видишь? Рассмотрела?

— Да, вижу. А это что? Вроде как дырочка какая–то?

— А это ты права. Она и есть та самая дырочка, откуда ты каждый день мир окружающий орошаешь.

— Так это оттуда…

— Да. А ты откуда думала? Наверное, даже не представляла?

— Точно! Ну, бьет и бьет струйка, я даже не задумывалась откуда. Мне все казалось, что откуда–то из самой середины.

— Ну, а теперь поняла?

— Да! А это что за ямки по краям и что это из них, словно капельки?

— Это выходы проток, желез бертолетовых. Они выделяют смазку и гормоны женские. А ты не бойся, промокни и попробуй. Они ни чем не пахнут.

— А это что за бахрома по краям и я даже бы назвала, что и язычок какой–то выглядывает.

— А это? Это остатки от того, с чем ты так не решаешься расстаться. Между прочим, об этом идут серьезные дебаты в цивилизованном обществе.

— О чем об этом?

— Ну, о сохранности девственной плевы. Одни считают, что ее надо удалять сразу при рождении, что бы потом не комплексовать женщину, а другие настаивают все так и оставить. Раз природа так задумала, то кто его знает? Может оно так и надо.

— А ты как?

— А со мной просто. Пальчиком раз и все, никаких комплексов!

— Тебе неприятно об этом вспомнить?

— Нет, почему? Я просто тебе говорю, как у меня было. А у других по–разному. Одни говорят, что даже не заметили, как ее потеряли, а другие, что было больно и крови море. Но то, я думаю, они врут все. Это они так говорят, потому что хотят показаться обиженными и как будто бы все помимо их воли.

— А что? Разве не так? Я, например не хочу так, а хочу, что бы только любимый мужчина!

— Ну, это мечта девочки, вроде тебя.

— А я вовсе не девочка.

— А кто же? Раз целкая, то значит еще девочка. Хотя я таких развратниц встречала, что Мамма–миа! А там все не тронуто. И это, по–твоему, правильно?