Роузи Кукла - С милой рай и в шалаше

Все так у них тут запуталось, что я, со своей больной головой мало что поняла. Одно уяснила, что наш Ибрахим аг Саид делал что–то благородное для своего народа и доктор наш тоже, хотя и не туарег.

Потом я лежала и подумала, что не случайно все с нами так произошло.

И не то, что обстреляли сейчас, а то, что наши ребята: Коля и Вальдемар что–то на яхте для одной из воюющих армий перевозили. Да только, как я поняла, тогда еще на яхте, им помешали, нашу яхту протаранили ночью. И оттого, что сейчас все как бы на свое место встало, я поняла, что мы с Милкой влипли по самые уши.

Нас просто и в который уже раз наши же пацаны подставили! Свои, между прочим, русские!

Причем ведь как они нас так классно охмурили? Прикрылись нами, мол, на яхте прогуляемся по Средиземному морю! А сами какие–то микросхемы, запчасти для каких–то вооружений тащили контрабандой за бабки.

Когда я все это поняла, то меня такая злость взяла! Это надо же! Свои каким–то грязным бизнесом, на чужой крови, а тут эти, считай, дикари, а какие благородные цели! И себя не жалеют, все ради своего народа! А раз так, то с кем я должна быть? С теми, кто нас оттрахал за грязные бабки или с теми, кто с таким уважением к нам и за такие благородные цели?

А потом полежала, полежала и вот ведь еще что подумала! А ведь и те, и эти, они же все равно от нас одного и того же хотят — в нас разряжаться! Потому выжимают из своих висячих половых желез с помощью их хоботков мужские гормоны, как нищенские и сиротские слезы, и при этом еще так гордятся собой, полагая, что этой скупой подачке мы тоже должны умилятся. И хоть бы кто из них поинтересовался, каково нам своей радости не дождаться и прерываться. И до лампочки мы им! Что в Африке, что в Средиземном море…

Эх! Да что же это такое в самом–то деле, все только и делают, что …… и никому нет никого дела до получения самой главной радости в жизни у простой русской бабы!

Катаа — перегородка, разделяющая палатку на две половины: женскую и остальную.

Днем я высыпалась, а ночью стала вспоминать все, что и как у меня было с моим пустынным разбойником. Все ведь было мне непривычно!

Во–первых, представьте себя на моем месте. Ни спросить, ни что–то сделать… Языка–то не знаю, так несколько слов. Ничего ведь привычного, один песок да палатка, и я сижу за ковриком в ее женской половине и жду. А чего жду? Наверное, когда он придет и полюбит? Как у них тут принято и что за традиции, представления не имею?

Во–вторых, ну что я знаю о традициях, их обычаях? Я даже не знаю, как мне ложиться на спину и раздвигать ноги, или занимать иную позицию… Стала вспоминать Камасутру. Какой там! Ну, какая тут Камасутра! Слышишь, за катаа мужчины о чем–то шумно говорят, спорят. Все ведь слышно! А если я с ним и потом забудусь? Что, если я, у меня так бывает, когда мне особенно хорошо и я во весь голос…. А то, что мне с ним, моим пустынным разбойником будет здорово, я нисколечко не сомневалась! Стыдно признаться, но мне в те минуты почему–то на ум все время приходили мысли об их необычайно искусных проделках арабов с женщинами. И еще я готовилась к встрече с каким–то, ну, не гигантом, то уж, по крайней мере, с какой–то беспощадной арабской саблей! Как у них там? Ах, вспомнила, дамасской саблей! От всех этих мыслей меня охватило какое–то возбуждение, ожидание чего–то необычайного и жутко, до чертиков приятного…Во мне необычайно волнительно зашевелилась страстная женщина…

Потом я замялась. Ну, и как у них тут принято? У них там все гладко или как у замужних? А причем тут замужние? У многих тоже там все гладко, не то, что у тебя. Кстати и водичку бы надо, а то я растяпа такая размечталась, а у самой там может быть и запах или еще что–то? Да что это ты? У них же по три раза на день перед молитвой обязательно омовение! Вот и я так же с остальными и уже считай по три раза. Ну что еще?

Так! А как же предохраняться? Вот я балда! Прежде чем сюда, да строить глазки, мне надо было у Милки, из общей копилки… Мы с ней всегда при себе держали про запас на всякий случай. А тут раз! Ну и как? Что как? Ну чего ты тревожишься, договоришься как–то: пусть он сделает недоданный пас или перехватит. Что ты волнуешься? Пусть как тот же Аннон библейский, сбросит свой сок в песок. А что, так же ведь, кажется, по библии? Ах, черт! Ну, причем тут библия? Так, тише, что это, что?

Кажется, он им будет готовить кофе? Как там рассказывал мне Ассахан? Да, как? Как надо готовит у них кофе? И я вспомнила всю процедуру, к тому же я и сама, слегка отодвинула ковер, сделала маленькую щелочку и стала смотреть, как все проделывал мой партнер. А что, скажите, разве не партнер, что ли? Да еще какой! Я вроде бы смотрела все время на них, а все время видела только его. Красивого, гордого и с лицом, закутанным до самых глаз голубым платком. Зачем это он так и почему? Мог бы уже открыть лицо, тем более я так хочу его видеть, ведь в доме же он, считай своем, мог бы и открыться.

Ну, а пока слушайте, как надо готовить кофе в пустыне по–арабски.

А впрочем, упуская время на всю процедуру…

Наверняка вы не станете наливать воду из дараб (козий бурдюк у женской половины палатки), и не станете разжигать огонь из джалля (верблюжий помет). Вы же не станете сами жарить и толочь зерна пестиком в ступке, яд ва гаун, как — бы играясь и извлекая при этом приятные звуки и заданный вами ритм. Потом у вас не найдется такого кофейника — махмаза, с длинной ручкой. И потом вы же как? Вскипела вода, и туда сыпете кофе, так? А у арабов не так: засыпают порошок кофе в махмаза и льют туда же холодной воды. Потом три раза доводят до кипения, каждый раз снимая с огня, по три раза постукивая каждый раз по донышку, чтобы улегся осадок. А потом…Хозяин склоняется к катаа и тихонечко просит что–то ему передать… Нежная ручка из–за ковра отсыпает ему зернышки кардамона, которые хозяин засыпает в махмаз, предварительно истерев их в ступке. И дальше по арабскому этикету.

Хозяин сам наливает кофе сначала себе и делает глоток, а потом каждому гостю, обнося гостей сам с кофейником в правой руке и тремя, четырьмя чашками, которые держит в другой руке. Кофе наливают, начиная с самого старшего, при этом льют столько в чашку, чтобы кофе только прикрыло донышко у чашки. Чашку должен каждый держать указательным и большим пальцами правой руки. Кофе выпивают двумя–тремя глотками. Когда гость больше не желает пить кофе, он потрясает чашку движением руки.

Хорошая манера, когда гость выпивает не больше трех чашек кофе, а важному гостю надо предложить выпить четвертую или пятую чашку.

Гости лежат, облокачиваясь на шадад- верблюжьи седла, положенные у катаа или усаживаются, скрестив ноги. Пока кофе не подан, гостей расспрашивают о том, как они поживают, а когда напиток выпит, тогда их спрашивают о делах. Кофе наливают несколько раз, пока гости не поблагодарят хозяина. До ухода гостей их окуривают ладаном или удом, для чего на специальном совке мабхар поджигают кусочки кизяка и туда же кладут кусочек уда. Тотчас же поднимается беловатый приятный дымок, и хозяин передает курильницу гостям, которые держат ее у лица или под своими абами. После этого гости молча уходят, как подобает серьезным людям пустыни — туарегам.