Роузи Кукла - Так много дам

— Ага, сейчас! Она знаешь и раньше–то со мной об этом не особенно–то разговаривала, а когда они вместе с твоей мамкой, так и спросить ничего нельзя было. Чуть, что: так, зачем тебе это, для чего, почему такие вопросы задаешь, ты что, пробовала уже? И так каждый раз! А она, Маринка та, не скажет обо мне ничего такого? Меня не турнут?

— Ну, как же турнут, когда нам же ведь аванс заплатили! Ты что?

— А я рада! Ты себе представить даже не можешь как! Я, знаешь, согласна теперь все время, лишь бы денежки платили… М. м! Вот вам от меня поцелуй! Президенты американские, я вас всех к себе в мошну перетаскаю теперь через эту свою ман …

— Не увлекайся! Понятное дело, заработали, но ведь это же, пока только — аванс! И нам еще предстоит поработать. Или ты уже передумала?

— Ничего не передумала, наоборот, понравилось даже, хотя первый раз не очень–то, особенно, когда она мне сказала, ложись и своими руками пальца мои стала направлять. Я, по правде сказать, вся замерла даже, вот думаю, сейчас она, как возьмет мне и ткнет туда по самые яйца! А потом, не вижу ведь ничего! Лежишь, как перед… мужиком, что–ли?

— Каким мужиком? Ты что придумала? Это, перед каким это ты мужиком лежала с раздвинутыми ногами?

— А ты не…

— Что не? Договаривай все давай уже! Ну, сестричка моя непутевая, давай колись и рассказывай.

— И не сестричка, а двою….

— Да хватит тебе уже! Слушать даже не хочется. Что ты меня все время поправляешь, двоюродная, да двоюродная… Ну, какая ты мне двоюродная, я считаю родная! Вот ты кто для меня!

— А ты, правда, так считаешь? Ты не станешь осуждать, если я тебе признаюсь…

— Так, разговор у нас, видимо, будет серьезный, потому не надо сейчас на улице, давай уже дома? Ну, только не забудь, я напомню ведь, все равно….

Мы сидим с ней на диване в их квартире одни, и она сама попросила меня обнять ее крепко и прижать. Потому что она так сказала, я поняла, что она очень переживает, и ей непросто будет говорить об этой своей многолетней тайне…

— Ты помнишь, мать моя после развода с моим отцом, одно время все встречалась с мужиками, все думала замуж? — Киваю головой ей.

— Ну, тогда тебе было…

— Десять. Десять лет, вот… — Сказала с отдышкой и по тому, как она это сказала, поняла, что ей сейчас тяжело мне говорить об этом.

— Ну так вот… Все скоро уходили. Походят, походят к ней, потопчут ее как петушки и все! Что–то им все не нравилось? Может она и сама виновата в чем–то была, а может такие ей попадались? Но однажды она, после очередного опустошительного, и можно сказать, что и разрушительного отхода одного претендента, встретила меня из школы вся заплаканная и такая, такая…

Мне ее никогда не было жаль, а тут я словно с ней самой все переживать стала. Она мне рассказывает о ком–то, а я не слушаю, стою перед ней, она меня между своих коленей поставила и обхватила руками за бедра, притянула. И все мне говорит и говорит о ком–то. А я и не слушаю, стою сначала, а потом по мере того, как она все вспоминает и все мне жалостливее и жалостливее. Я ее сначала коснулась. Стала по плечику гладить, а потом уже осмелела. Она ведь никогда меня не погладила, не поцеловала даже. Так вот я уже стала ее волосы гладить и успокаивать, что–то такое говорить ей: мол, ничего, найдет другого и хорошего, и он не только ей, но и мне, словно папка родной станет, и все такое ей треплюсь… Жалко ее было, понимаешь, очень!

А потом ее спрашиваю, почему вот такого–то выгнала, ведь он же хороший был, этот Колька, со мной разговаривал, спинку мне на ночь гладил и… Ты знаешь, как–то вырвалось у меня само так, непроизвольно. Я ведь тогда даже не понимала ничего и не думала, что она так отреагирует. И продолжаю ей рассказывать, как у меня с ним сложились прекрасные отношения и что он со мной, и я с ним игрались и даже в такую игру, как в Африку. Об Африке он нам с мамкой все время рассказывал, так как какое–то время работал там. Потому его предложение мне играть с ним в Африку меня обрадовало. А что? Интересно ведь!

Сначала все мирно и так, что мы с ним просто бесимся, прыгаем, скачем, кривляемся, и все нам весело. Потом построим из стульев бунгало, как он говорил мне, и там сидим, и он рассказывает мне истории про Африку. Вообще все у меня тогда самое интересное и хорошее так и было с ней, этой Африкой связано. А однажды мы бесились с ним и в очередной раз так напрыгались, что он и я разделись и такими, полураздетыми залезли в наше бунгало и сидим там. А у меня тогда только- только вылупляться что–то стало на грудочке моей, шарики у сосочков припухли и побаливали. И я ему, пока он мне что–то рассказывает, говорю, чтобы он меня погладил и не только как раньше — спинку, но и спереди — грудку. Он гладит, а я сижу, и у меня почему–то план коварный появляется, я ему говорю, что мол, давай… жениться! Он смеется, а я не отстаю и настаиваю и говорю, что я тоже умею как мамка. Ты только, ему говорю, попробуй меня.

— Давай целоваться!

— Нет…, — говорит, — так нельзя, мамка заругает, и потом, я же ведь тебя…

А я и не слушала, сама на него и давай его целовать. Причем так, как меня соседский мальчишка уже научил.

— Это как?

— Да вот так, в засос!

— В засос? Как это ты так смогла? Ведь тебе — то только десять лет и ты в засос? Не поверю.

Она освобождает мои руки и, смеясь, раз и на меня и целует так…. Ой, мамочки, мама!

— Вот так! Или примерно так я уже тогда целовалась.

— Ну, ты даешь, Женька! Так ведь и кончить можно от такого поцелуя…

— Вот тут ты и права! Я когда его засосала, а у него что?

— Палочка волшебная встала?

— Ну, да! Да еще как!

Я ему, а это что же у тебя там такое, дай посмотреть? А он, нет, нет, отойди, оставь в покое. Но я же уже почувствовала, что ему от меня доставляется такое, такое… Тогда ведь я и не знала даже, что у мужчин он может, даже от поцелуя вскочить и стоять. А мне интересно, и я к нему, а он от меня… Стой, — говорю, — что это там у тебя в трусах за папуас?

Он прикрылся руками и выскочил из комнаты, а когда пришел снова, то я уже так расстаралась перед ним. Трусики свои сняла и разлеглась, в чем мать родила и как мать моя. Видела я так ее не раз!

Ведь тогда я подсматривала за ними, ее мужчинами и не специально как раз, но так мне приходилось сначала на кухне сидеть за уроками, а она пока с ним в комнате там лежит, да все охает. А другой раз так, что я не выдерживала и к ним заскакивала, думала, что плохо ей, ну и тогда уже, как рассказала, видела их за этим занятием. Причем, если мать на меня сначала тут же орала из–под них, то потом, как–то раз, и промолчала… Вот тогда я и поняла, что я такая, что от меня, как мать мне как–то по пьянке призналась, что у меня какая–то волшебная сила..