Роузи Кукла - Так много дам

На яркой, приподнятой площадке девушка обнаженная сидит с разведенными в стороны ногами. И от такой вот картины я сразу же почувствовала, как Женькина рука непроизвольно мою руку сжимает.

— Пусти, больно! Ты чего?

— Я? Я даже не знаю…

— Что ты не знаешь? Теперь уже поздно, пора. Как она нам сказала, входите и пока не раздевайтесь.

— Входите, входите и присаживайтесь! Вот Маринка и смена твоя пришла.

— А трудовые резервы подтянулись!

Говорит слегка простуженным и низким голосом девица, которая, нисколько не стесняясь нас, продолжает сидеть перед всеми с разведенными ногами. При этом мне как–то неудобно, и я, отворачивая лицо, вижу реакцию на эту картинку у Женьки. Она напряглась и смотрит туда, не отрывая глаз.

Интересно, она и у меня так же ее рассматривала или как? — Мелькнуло отчего–то тоскливо. Я что же ревную по–прежнему? А как же мое решение? Да! Как же мой окончательный отказ от нее? И что ведь самое противное? Ведь я же решила все для себя! Решила! А все никак… Не могу вот от всего, что с ней было отказаться вот так и просто, не получается…

— Вы сможете сами чай приготовить? Заварник и чайник на кухне, если не затруднит, сделайте нам чаек, девчонки! Мы еще минут пятнадцать и закончим. Ты не устала, Маринок? — Обращается к ней хозяйка. И только сейчас замечаю, что она из–за холста поглядывает и продолжает работать.

Мы с Женькой тыкаясь, но все быстро находим, включаем газ, чайник поставили и только теперь оглядываемся, озираемся.

— Вот это потолки… — С восхищением тянет Женька, — Метров пять, наверное. А ты у нее в мастерской видела, какой высокий потолок?

— Видела я его еще раньше, особенно вечером, когда зажигали свет и часть крыши на этом доме словно излучала свет. Наверное, эти окна, что на потолке в мастерской выходят прямо на крышу.

— Да нет, они и есть сама крыша. — Это говорит та девушка, которая уже в халате махровом и в тапочках на босу ногу входит на кухню.

— Ну, что? Получается? Отлейте воду, что же вы ее столько набухали, я так и умру, не дождусь горяченького. — Говорит, а сама нас рассматривает с Женькой.

— Наверное, не ошибусь — родственные души? Вы в каком противотанковом училище?

— Не в каком, мы вообще…

— Да нет же! Я что же не вижу, что вы не школьницы? Вы из…., — и называет наше училище профессиональное, там, где мы с Женькой учимся, а вернее сказать, — мучаемся.

— Я и многие наши девки оттуда же, из–под танков.

— А почему из–под танков? Там ими даже и не пахнет, все больше мастерки, да кельмы…

— А ты что же, так уже все схватила, наверное, отличница? А я вот, до сих пор не могу правильно узнать, где мастерок, а где, как ты говоришь, кельмы.

— Да не кельмы, а кельма, мастерок для кладки кирпича.

— А танки — то, причем? — Вмешиваюсь я.

А потом узнаю, что так наше училище профессионально–техническое называли, наше и вообще, все ПТУ. Но сейчас не так, а кто как. Один умник все пробовал наше училище обзывать проститутным, но ему так дали пацаны наши, что, слава богу, он исчез, а следом и отзыв его не прижился. Но, как говориться, нет дыма без огня. В двух словах скажу о таких училищах.

Их раньше ремесленными называли, потому, что все дети, кто после них выходил, все с ремеслом каким–то, то есть с куском хлеба на всю жизнь. И что интересно, так все выпускники потом мастерами стали классными и именно ими были возрождены города, разрушенные после войны. Они так и жили: работали, строили, а потом в тех домах селились, семьи и детишек заводили. Все именно так и у моей бабушки с дедом Виталием, и у многих так. И еще говорили, что раньше дети просто мечтали попасть учиться туда.

Ведь сразу же после войны голодовка была, разруха, носить было нечего, а там, по три раза харчи казенные, да с мясом, как в армии. Потом их селили в комнатках чистеньких, постели и, самое главное, — форма, красивая и добротная, да еще и туфли, ботинки кожаные, девочкам, тем даже белье: чулочки, рейтузики теплые. Вот как, своих детей берегли! Не давали им с голоду сдохнуть, да еще и с куском хлеба провожали на всю жизнь. А вот маслом его они уже сами намазывали, не то, что мы. Да что там мы?

Матери уже по другому ко всему относились, хотя тоже с куском хлеба по жизни, но потом такие времена начались, что те выпускники никому стали не нужные. Как наши матери, а зря! Придет ведь еще то время, когда и к станку некому будет встать и даже пошить, смастерить что–то. Разучатся взрослые, ну а мы, их дети совсем непутевые, можно сказать. А нам оно надо, это ремесло, если работать негде? Вот и чудачили мы. Да и преподаватель пошел другой уже. Мать рассказывала, что ее в семью приглашал мастер из училища и все как родной своей дочери: и угощал, и телевизор, баловал ее, чужую девочку, на пару с женой, как свою. А сейчас как?

Если приглашает мастер, то жди, в лучшем случае облапит, полезет засосы на тебе ставить, а нет, тогда беда… Тогда так и будешь обслуживать его, да друзей его, да их пьянки беспробудные, и потом так и будешь мелькать и мельтишить, в лучшем случае сверкать, а вот если у них аппетит разгорится, тогда уже… Да, что там говорить, когда оценки у всех отлично да хорошо! Будто мы вот такие умелые да наученные.

Наученные, да не тем, а по большей части все девки уже просвещенные, что да как в сексе надо там. Особенно от того, что уже на каждом курсе и классе уже свои отреченные от всего, кроме секса, и все тебе расскажут, а если заплатишь, то и покажут. Но не все, конечно же, такие, скорее исключение, но все равно в голову ничего не лезет, и руки не стоят. Потому что у тебя в голове одни мысли, как это у них, да у той и что получается, если… И потом, никакой практики, все больше по частным заказам, вслед за мастерицей своей. Только она одни бабки зарабатывает, а ты, что она решит для тебя оставить. А будешь требовать, тогда так намучаешься ходить к ней и клянчить оценки. Потому все молча и спустя рукава. Сказали, что едем не шабашку, вот и едешь. А иначе ведь, так как я и Женька, вообще гуляем себе и черте чем занимаемся. Главное, это потом отмазаться! А вот как? Это у кого как получается. Но это как раз и секрет, потому о том не буду распространяться. Потому что мы с Женькой уже становились кадрами, но не теми и трудовыми, что по будням вкалывали, а другими, о которых дальше вам рассказываю.

— Я ведь щекатур, четвертого разряда, оказывается так у меня в трудовой книжке записано. Только не я, а меня щекатурют и щекатурят, вот уже лет пять подряд, а все не могут во мне дырочку одну защекотурить как следует, а наоборот даже, чем больше стараются мастера, тем все ширше она и все со складочками да с бугорками.

— Вот у вас, наверное, пирожок пирожком? — Говорит, а сама руку тянет ко мне между ног. Я пячусь, спотыкаюсь о Женькины ноги и чуть ли не падаю, успеваю за стол зацепиться и плюхаюсь на свободный стул.