Алиса Клевер - Женщина на одно утро. Волшебная гора

– Это плохо, да? – спросила я, и мой собственный голос показался мне ненастоящим. – Мама совсем плоха?

– Нет, Даша, нет. Не знаю, пока трудно сказать. Плохо то, что она не приходит в себя после проведенного лечения, но ведь тут все зависит от индивидуальных особенностей организма. Я, конечно, не видел результатов энцефалограммы, но…

– Только не надо обманывать меня! – выпалила я, не зная, как удержаться и не начать истерику. Руки тряслись. Я понимала, эта докторша хочет сказать, что моя мама слишком долго пролежала в коме. Но чем это грозит?

– Такое длительное пребывание в состоянии комы… Понимаешь, когда мозг столько времени остается без питания, изменения могут стать необратимыми. Но все может пройти и без осложнений. Сейчас нельзя паниковать, нужно сделать все возможное и ждать. Твоя мама давно болела, а вы даже не догадывались. Значит, она всегда справлялась! И потом, ведь выходят же люди из комы.

– Да, выходят! – кивнула я, и почувствовала, как меня немного отпускает – страх остался, но дышать стало легче.

Жанна вернулась с тонким и высоким стеклянным стаканом, содержимого которого едва хватило на пару глотков. Равномерный, высокого тона сигнал, идущий от аппарата, сводил меня с ума. Жанна начала задавать вопросы по страховке, возможной транспортировке и о документах, подтверждающих родственные связи. Я не могла найти ответа ни на один из них, не хотела, потому что на самом деле эта суровая красотка мне совсем не нравилась, и я не хотела, чтобы она лечила мою маму. Я отвечала ей сухо и односложно. Да, болела. Да, лечилась. Нет, я не знаю, какие еще препараты кроме инсулина она принимала. Да, возможно, они остались среди ее вещей. Я посмотрю.

– Ваша мама оставляла какие-то распоряжения относительно поддержания ее жизнедеятельности за счет аппаратов? – поинтересовалась Жанна так, словно речь шла о какой-то банальной мелочи. Я вздрогнула и замотала головой.

– Нет! – Андре вскочил с места. – Вам не кажется, что такие вопросы преждевременны? – спросил он, глядя на врачиху, как на подсудимого Нюрнбергского процесса.

– Я только имею в виду, что нужно… вы должны понимать, что… – Жанна смутилась и отвела взгляд.

– Мы не будем ничего обсуждать и решать здесь и сейчас, этой ночью. Договорились? – процедил Андре так, словно хотел хорошенько встряхнуть эту невозмутимую докторшу. И я не стала бы его удерживать, честное слово.

Происходящее было непоправимо и неправильно. Казалось, во все это закралась какая-то ошибка, которою я чувствовала, но никак не могла ухватить и вычленить из этого хаоса, в котором вдруг оказалась. Я словно смотрела кино, где актеры говорили одно, а их дублеры произносили за них совершенно другой текст, но вычислить по губам реальный смысл никак не получалось. Я просидела у маминой постели всю ночь, и это чувство ошибки, ложности всего происходящего только усилилось. Я спала и просыпалась, разминала затекшие руки и ноги, подскакивала, когда мне казалось, что мама пошевелилась, говорила с нею, плакала, обвиняла во всем Андре, а затем просила прощения. Ночь была длинна и наполнена ожиданием, которому не суждено было оправдаться. Мама не шевельнулась, не сказала ни слова, словно ее вообще здесь не было. Я с трудом справлялась с абсурдным желанием начать трясти маму за плечи, пока она не очнется.

– Почему сейчас? – спрашивала я у Андре, качая головой из стороны в сторону. – Почему все это случилось именно сейчас, здесь, во Франции? Я не понимаю, как мы тут оказались, Андре! Мы приехали для того, чтобы сделать простую операцию, приехали к тебе – и посмотри, где находимся теперь!

– Ты считаешь, что вы оказались тут из-за меня? – хмурился Андре.

– Нет, конечно. Просто не знаю, что и думать. Я не способна сейчас что-либо решить. Знаешь, я просто хочу, чтобы мама поехала домой.

– Домой? – вздрогнул Андре. – В Россию?

– В Москву.

– Врачи в России…

– Да, я знаю. Ничем не лучше. Но там она не будет иностранкой без страховки, понимаешь? Там она – звезда, которую знает и любит вся страна. Мне нужно… забрать ее. Ты понимаешь меня?

– Даша, послушай, организовать ее транспортировку в Россию можно, но это совсем не просто. Ее же нельзя просто посадить в самолет. Ты понимаешь это? – Андре пытался убедить меня, а я вырывала из его рук свои пальцы, один за другим, из его жесткой хватки, и отворачивалась в сторону, не давая Андре посмотреть мне в глаза. Я не хотела никого слушать.

– Мама чувствовала, что все кончится плохо. Чувствовала! – сказала я, и слезы брызнули из глаз. – Зачем ей вообще понадобилась эта роль? Если бы не этот французский фильм, она уже давно была бы дома. Слишком быстро ей дали роль. Обычно все растягивается на месяцы: переговоры, пробы, подписание контракта. А тут все решили за несколько дней. И вот она уже снимается, и повсюду эти анонсы. Так не бывает, понимаешь? Не должно быть.

– Но случилось, не правда ли, – пожал плечами Андре. – Что ты хочешь сказать этим, Даша?

– А что, если все это неспроста. Что, если ее пытались убить? Она говорила мне…

– Даша, что за ерунда? Ее не убили, она болеет. Послушай, давай попытаемся сохранять разум. Если бы имелись хоть малейшие подозрения, здесь бы уже была полиция, разве нет? Ну, птица, посмотри на меня! – Андре развернул меня к себе и возмущенно посмотрел в глаза.

– Тогда это какое-то проклятье, – упрямилась я. – Откуда вообще взялся этот продюсер?

– Я познакомил их, – вдруг голос Андре стал жестче. – И что? Какие выводы ты делаешь из этого, птица? Ты в чем-то еще подозреваешь меня? Может, я повинен в том, что у твоей мамы диабет?

– Нет, конечно, – отступила я. Да, говорить такие вещи Андре было глупо и несправедливо. Он привез меня сюда, в Авиньон, заботился обо мне, приносил чай. Но мне нужно было наброситься на кого-то, чтобы хоть ненадолго избавиться от страха, который словно тисками сжал мое горло, – так сильно, что я практически не могла дышать.

– Я рад, что ты это понимаешь.

– Прости меня! Я и сама не знаю, что говорю, – я прижалась к Андре, закрыла глаза и заплакала. Он гладил меня по голове, как неразумное дитя и целовал мои волосы.

– Сейчас я позвоню Марко и все организую.

– Что? Как? – вытаращилась я.

– Поверь, если кто и может организовать перелет с медицинским сопровождением, к тому же быстро, так это Марко. У него есть знакомые.

– Ты действительно поможешь мне? – прошептала я тихо, и Андре молча посмотрел мне в глаза. Он был серьезным и грустным, и я знала, отчего в его взгляде сквозит такое отчаяние. Андре понимал, что я не смогу остаться с ним, теперь уже не смогу.

Он отпустил меня, достал телефон и принялся звонить своему брату. Тот не ответил, и Андре сказал, что Марко перезвонит, нужно только немного подождать.