Елена Арсеньева - Год длиною в жизнь

– С тобой невозможно говорить! – раздался ласковый смех Огюста. – О чем ты только думаешь? Ты случайно не влюбилась?

Рита покосилась на него. Она еще не очень хорошо разбиралась в мужчинах, но что-то подсказывало: если парень в тебя влюблен и тебе это не мешает, а даже трогает, не стоит ему открывать, что ты сохнешь по другому и через две недели станешь его законной женой. Какой смысл портить настроение хорошему человеку? Брак с Максимом все равно придется держать в тайне. Поэтому Рита прозрачными глазами (она, когда хотела, умела придавать своему взгляду совершенно незамутненную прозрачность, и мама тогда бормотала, качая головой: «Ну, артистка…») посмотрела на Огюста и засмеялась с самым честным видом:

– Ни в кого я не влюблена. Если честно, я думаю про тот пожар, который ты обещал устроить.

Бледное лицо Огюста радостно вспыхнуло:

– Считаешь, хорошая идея?

– Блеск! Получше, чем наши лозунги и газеты, но безопасней, чем террор. Если тебе удастся все устроить шито-крыто, мы здорово навредим бошам, а из людей никто не пострадает.

Вот уж в чем они с Огюстом были совершенными единомышленниками, так в отрицании террора, который всегда был предметом спора в группах.

– Боши совершенно опьянели от победы! – с ненавистью говорили одни. – Теперь за десять лет не протрезвятся… если мы их не протрезвим. Надо убивать их, где только возможно. Увидел фашиста, держишь в руках оружие – убей его. И о своей жизни можно не беспокоиться – это такая малость по сравнению с близкой победой!

– Если мы будем вести счет один – один: жизнь гитлеровца в обмен на собственную, – возражали другие, – мы, может, и истребим их, но во Франции останется очень мало народу. Другое дело, что мы должны убивать их – убивать безжалостно, не щадя! – но сами оставаться безнаказанными.

– А вы слышали такое слово – заложники? – вступали в спор третьи. – Помните, как убили эсэсовца в метро? Тот, кто это сделал, скрылся. Но как только стало известно об убийстве, гитлеровцы мгновенно оцепили все выходы с двух близлежащих станций и арестовали всех, кто был тогда на платформах и на лестницах. Двадцать человек поставили к стенке сразу, не спрашивая!

– Жертвы неизбежны, – пожимали плечами одни. – Идет война…

– А фашисты – звери. Им все равно, кого убивать, – поддакивали другие.

– Невинных людей убили не только фашисты, но, получается, и тот герой, который подстрелил эсэсовца, – горячились третьи. – Двадцать французов – не слишком ли дорогая цена за жизнь одного врага? Думаете, жены и дети расстрелянных будут считать нас героями? Да они проклянут нас теми же словами, какими проклинают фашистов!

– Тогда R?sistance никогда не наберет силу, – возмущались первые. – Гитлеровцы подлецы, если заставляют мирных жителей платить за жизнь своих солдат!

– Они и есть подлецы, поэтому мы и сражаемся с ними, – соглашались вторые. – Сражаемся любыми средствами! Недаром «Юманите» призывает патриотов к вооруженной борьбе.

– Ради кого? – спорили третьи. – Какова та цель, которая оправдывает любые средства? Свобода Франции? Но ведь Франция – не только земля, а прежде всего люди. Не только страну хотим мы освободить, но прежде всего – людей. И грош нам цена, если мы выгоним фашистов с нашей земли, полив ее кровью наших же людей!

Такие споры вспыхивали часто. Рита и Огюст были в числе тех самых «третьих», которые выступали против крови невинных жертв. Максим принадлежал к числу умеренных «вторых», которые соглашались, что людей надо беречь, но бывают ситуации… Для Риты же никаких таких «ситуаций» не было и быть не могло. Именно поэтому она перешла в группу FFL, которая занималась «тихими диверсиями». Журналистика и печать – вот что было ее оружием. «Подпольная печать поможет Франции воспрянуть духом», – говорила Рита, объясняя свое решение.

Однако печать звала не только к национальной гордости, но и к прямому неповиновению пресловутому новому порядку. В газете «Вальми» можно было прочитать такие слова:

«Французы, встаньте. Вы не принадлежите к льстивым рабам. Лизать прусские сапоги оставьте нынешним властителям страны. Поднимите головы и сожмите кулаки. Вы сильны потому, что хотите жить. И завтра враги задрожат, и задрожат друзья врагов, когда вы крикнете с нами: «Да здравствует республика! Да здравствует свобода!»; «Невозможно связать французский народ цепями бесчестия… В гневе он потрясает своими цепями, а завтра он думает их разорвать!»…

Подстегнутые статьями «Вальми», 11 ноября 1940 года, когда все памятные церемонии были запрещены, студенты и лицеисты Парижа приняли решение пойти поклониться Могиле неизвестного солдата. Когда они поднимались по Елисейским Полям, скандируя под музыку «Марсельезы»: «Долой Гитлера! Долой Петена! Да здравствует Франция!», их встретили пули эсэсовцев. Десятки студентов были ранены, убиты. Жертвы всколыхнули неутихающую ненависть, и внутреннее несогласие с оккупацией усилилось. С точки зрения Риты, это и было нужно: вызвать в людях неготовность подчиняться, смиряться.

Издание нелегальных газет было делом весьма нелегким. Нужны были пишущие машинки, ротатор, восковки, краски, бумага… Многое удалось достать с помощью «Союза русских патриотов», который сотрудничал с FFL. Рите, впрочем, не удавалось подобраться ни к машинке, ни к ротатору, и пока даже ни одна ее статья или очерк не попали в печать. Она готовила лозунги и короткие призывы. Их печатать было проще – купили детский алфавит и набор чисел. Все воззвания начинались словами: «Смерть фашистским захватчикам!» Русские писали в своих листовках: «Смерть фашистским оккупантам!», и жизнь русских, победы их (парад на Красной площади в Москве 7 ноября 1941 года, разгром немецких войск под Москвой) давали богатый материал для листков и воззваний, которые составляла и редактировала Рита.

Лозунги не только печатали, но и писали: на стенах домов и даже в общественных уборных. Если удавалось, изображали фашистов в самых непристойных свинячьих позах. Это тоже была борьба!

Конечно, можно и плечами пожать: тоже, мол, борьба! Плечами-то пожимать легко… Но однажды фашистский офицер застал парня, когда тот писал мелом на стене: «Смерть бошам!», и застрелил его у той самой стены.

И все же лозунги лозунгами, а хотелось яркого, настоящего дела, поэтому то, что предлагал Огюст, не могло не заинтересовать Риту.

Огюст работал на улице Шайо, на складе военно-морских сил гитлеровцев (таких складов было раскидано по Парижу несколько).

– На втором этаже там сложены под потолок тюки, а в них капок – что-то вроде хлопка. Под потолком проходит электропроводка. Через два дня будет суббота, – говорил Огюст, объясняя свой план. – В субботу мы работаем до полудня, и это как нельзя лучше отвечает нашим планам. Мы останемся втроем – я и еще два парня, Франсуа и Альфонс. Они французы, и если хорошо справятся с делом, я приведу их в нашу группу. Во время операции они будут обеспечивать безопасность: Альфонс внизу, на первом этаже, Франсуа – на втором. Я должен буду взобраться на тюки, оголить провода, а затем поджечь капок спичками. Гитлеровцы подумают, что замкнуло проводку, пожар начался сам собой. Никто не пострадает!