Жюльетта Бенцони - Драгоценности Медичи

Ее спутника никак нельзя было назвать обаятельным красавцем: в свои пятьдесят с лишком он выделялся лишь кичливостью манер, которую венецианец инстинктивно ненавидел, зная по опыту, что те, кто имеет право на высокомерие, крайне редко демонстрируют его, считая это проявлением дурного тона. Однако незнакомец был очень богат, о чем безошибочно свидетельствовали как жемчуга молодой женщины, так и его собственная коллекция золотых украшений: помимо толстой, как якорный канат, цепочки от часов, пересекавшей жилет, браслета на запястье и перстней на каждом втором пальце, из того же металла были громадная булавка на галстуке с огромным алмазом посредине, портсигар и зажигалка. Последние два предмета он выложил на стол, что явно мешало официанту, но, поскольку ему очень нравилось поигрывать ими, никто не посмел бы просветить его на сей счет: в этом храме хорошего вкуса клиент был, по определению, всегда прав.

Внешние данные незнакомца, по-видимому, не играли большой роли для нежно поглядывающей на него спутницы. Жесткое лицо с кожей в красных прожилках, весьма заметный двойной подбородок, маленькие глазки неопределенного цвета, глубоко сидящие в орбитах под нависающими над ними клочковатыми седыми бровями, отнюдь не красили его. Среднего роста, он был словно выломан одним ударом резца из шероховатого камня, напоминающего гранит. Из его широченных плеч выпирала шея, более короткая, чем высокий жесткий воротник, заставлявший вздергивать вверх голову. В довершение всего он носил длинные монгольские усы, не скрывавшие, а скорее подчеркивавшие безжалостные складки в углах рта и выражение тупого упрямства. Однако Болдини с неослабным вниманием вглядывался именно в этого человека. Поначалу Морозини это позабавило.

– Вы избрали не ту цель, дорогой мэтр. Этот мерзкий тип не заслуживает вашего интереса, а вот его спутница...

– Всего лишь красивая женщина», – откликнулся художник с неожиданной резкостью. – Вы поняли бы это лучше, если бы узнали, что ее спутник замешан в двух драмах, о которых я вам только что рассказал... Мне хотелось бы еще выпить. Вы не возражаете?

– Напротив! Я последую вашему примеру.

Жестом подозвав официанта, Альдо сделал заказ, исполненный почти мгновенно. И пока Болдини отпивал золотистый напиток, не сводя глаз с незнакомца, он осторожно предположил:

– Не означает ли это, что сей господин присутствовал...

– ...на вечере в Багерии и в «Ковент-Гардене». Такую рожу забыть невозможно, поверьте мне, – добавил художник с внезапной нервозностью.

– В таком случае, вы должны знать, кто он.

– Один из американских толстосумов, столь же богатых, сколь плохо воспитанных. Этот родом из Нью-Йорка или Чикаго, я точно не помню. Он управляет там настоящей империей, которая занимается строительством небоскребов – такой своеобразный фасад – и другими, гораздо менее афишируемыми делами. Добавлю, что по происхождению он сицилиец. Зовут его, кажется, Риччи? Да, да, я припоминаю: Алоизий Ч. Риччи.

– Риччи? А он случайно не из Флоренции?

– Ну, в нем нет ничего от Боттичелли или Верроккьо!

– Меня поразила его фамилия. Неужели вы забыли, что один из Риччи сыграл решающую роль в жизни Бьянки Капелло?

И, поскольку Болдини явно ничего об этом не знал, Морозини продолжил:

– Так звали убийцу ее первого мужа, того самого Пьетро Буэнавентури, который похитил ее из Венеции и привез во Флоренцию. Он был сбиром Франческо Медичи, который сделал ее великой герцогиней. А теперь позвольте мне сказать вам, что у нас набирается слишком много совпадений. Нам не хватает только представителей рода Капелло и Медичи, чтобы получить полный набор.

На сей раз художник не сумел скрыть изумления. Его глаза за тонкими стеклами очков в золотой оправе расширились, и он стал еще пристальнее вглядываться в американца. Морозини спросил:

– Что вам еще известно о нем?

– Кроме его неумеренной склонности к блондинкам, которых он, как я слышал, довольно часто меняет, мне нечего вам сообщить.

– Это уже неплохо. Остальное я постараюсь выяснить в другом месте.

Оторвав наконец взгляд от американца, Болдини вздрогнул, словно его внезапно разбудили:

– Вы полагаете, что этот человек мог сыграть какую-то роль в этих двух убийствах? Вы говорите серьезно?

– Очень серьезно! Я бы предпочел, чтобы он коллекционировал драгоценности, а не хорошеньких женщин, но ведь одно другому не мешает, а вы, как мне кажется, не слишком интересовались этим типом.

– Вынужден согласиться и признаю, что почти забыл о нем. Мои воспоминания ожили, только когда я вновь увидел его. Не сочтите меня нескромным, но где вы надеетесь отыскать решение проблемы?

– В Лондоне. Меня вдруг охватило страстное желание снова побывать в Скотленд-Ярде и повидаться с его лучшей ищейкой. Пока же, я думаю, нам предстоит завязать новое знакомство, – добавил он, понизив голос.

Действительно, перебросившись несколькими словами с метрдотелем, Алоизий Ч. Риччи извлек – с медвежьей грацией! – свою тушу из изящного кресла в стиле Людовика XV и направился к столику двух друзей. По этому случаю он украсил физиономию улыбкой во все зубы, разумеется, золотые. Блестящий образчик американского стоматологического искусства, которое не сделало его более привлекательным... Слегка наклонив корпус, он заговорил по-итальянски:

– Мне сразу показалось, что это великий Болдини, и я решил пригласить его за свой столик, однако упрямый осел-метрдотель пытался внушить мне, будто вы не согласитесь!

„Захваченный врасплох художник не нашелся с ответом, и Альдо сделал это за него, чтобы дать ему время прийти в себя:

– Этот упрямый осел, как вы изволили выразиться, не только один из самых деликатных и любезных людей в Париже, но также человек, который прекрасно знает тех, с кем имеет дело! В отличие от вас, осмелюсь предположить? Заметьте, он был совершенно прав, предупредив, что ваше приглашение не будет принято.

Публичная отповедь, очевидно, не слишком понравилась американцу, глаза которого злобно вспыхнули. Тем не менее это не помешало ему отодвинуть стул и усесться за стол, не дожидаясь приглашения.

– А вы тут при чем? Вас это совершенно не касается. Впрочем, мне все равно. .Синьор Болдини, – начал он, однако Морозини тут же парировал, решив не давать спуску этому типу, который все больше и больше ему не нравился:

– Его следует называть мэтр! Или маэстро, если это вам больше по нраву!

– Мэтр, раз вы настаиваете, но теперь попрошу меня не перебивать! Я бы хотел, мэтр, чтобы вы написали портрет сопровождающей меня молодой особы. Полагаю, в ней есть все, чтобы соблазнить вашу кисть?

– Конечно, она очень красива, но...