Виктория Холт - Зыбучие пески. Книга 1

— А ведь это ты, малышка Каролина.

— Я уже не малышка, — ответила я. — А вы, конечно, мисс Элджин.

— И что же ты здесь делаешь? — поинтересовалась она.

Я рассказала ей. Она печально покачала головой, когда я упомянула Пьетро.

— Ужасная трагедия, — сказала она. — Я слушала его в Лондоне, в его последний приезд. Специально поехала на концерт. Какой мастер!

Она грустно смотрела. Я знала, она думала обо мне с тем сожалением, с которым учителя обычно думают об учениках, не оправдавших надежд.

— Зайдем в мой домик, — пригласила она. Она произнесла “домок”. — Я поставлю чайник, и мы мило поболтаем.

И я пошла, и она рассказала, что приехала в Ловат-Милл, потому что хотела жить у моря и еще не была готова лишиться своей независимости. У нее была младшая сестра, жившая в трех-четырех милях от Эдинбурга и приглашавшая ее туда жить. Мисс Элджин намеревалась поехать когда-нибудь к сестре, но пока наслаждалась здесь тем, что называла последними годами свободы.

— Преподаете? — спросила я.

Она скорчила гримаску.

— К чему приходят некоторые из нас, дорогая моя? У меня здесь есть свой домик, и это прекрасно. Я иногда даю уроки юным леди в Ловат-Милле. Этого маловато, чтобы жить, но все же немножко больше, чем когда я обучала молодых леди из большого дома.

— Из большого дома? Вы имеете в виду Ловат-Стейси?

— А что ж еще? Это наш единственный большой дом, и, слава милости Божьей, там есть три юных леди, которых нужно обучать музыке.

Эсси Элджин всегда любила посплетничать, и ее не пришлось наводить на разговор. Она понимала, что моя карьера — слишком болезненная тема, и потому с удовольствием принялась болтать о своих ученицах из большого дома.

— Какое место! Могу сказать, там вечно что-то случается. Например, скоро свадьба. Чего очень желает сэр Вильям. Он жаждет видеть этих двоих мужем и женой. Тогда он будет счастлив.

— Каких двоих? — спросила я.

— Мистера Нэйпира и юную Эдит… А она еще возрастом не вышла. Не знаю, есть ли ей семнадцать. Конечно, некоторые в семнадцать уже… Но не Эдит, нет-нет, только не Эдит.

— Эдит — дочь хозяина дома?

— Ну, можно и так сказать. Она не дочь сэру Вильяму. Ой, в этом доме, вообще, все так запутано, что ни одна из молодых леди вроде бы не имеет с ним родственных уз. Сэр Вильям — опекун Эдит. Она живет в доме уже пять лет, с тех пор как потеряла отца. Мать умерла еще раньше, когда она была совсем крошкой. Ее отец был большим другом сэра Вильяма. Он имел обширное поместье по Мейдстонской дороге, но все распродали, когда владелец умер, и деньги перешли к Эдит. Она наследница немалого состояния, вот потому-то… Да, отец назначил сэра Вильяма ее опекуном, и когда умер, она приехала в Ловат-Милл и жила здесь как дочь сэра Вильяма. А теперь он, конечно, вызвал Нэйпира, чтобы тот женился на ней.

— А Нэйпир?

— Сын сэра Вильяма. Его прогнали. Ладно, вот тебе вся история. Там есть еще Аллегра. Она имеет какое-то отношение к сэру Вильяму, как я слышала. Во всяком случае, она называет его дедушкой. Маленькая капризуля и воображала. А мать Алисы, миссис Линкрофт, — экономка, она там всем и заправляет. Вот тебе все три моих юных ученицы: Эдит, Аллегра и Алиса. Хотя Алиса всего-навсего дочь экономки, ей позволяют заниматься музыкой вместе с другими, вот она и приходит ко мне. А уж воспитана как настоящая маленькая леди.

— А Нэйпир? — спросила я. — Какое странное имя.

— Это фамилия семьи. У них, видишь ли, есть обычай давать мальчикам в качестве имен фамилии семей, когда-либо присоединившихся к ним в браке. Нэйпир замешан в странной истории. Я не знаю подробностей, но его брат Бомон умер. Бомон, кстати, фамилия другой семьи. Его убили и обвинили в этом Нэйпира. Он уехал, а теперь вернулся, чтобы жениться на Эдит. Ему поставили такое условие, я думаю.

— Каким образом его обвинили?

— В округе мало говорят о семействе Стейси, — с сожалением сказала она. — Боятся сэра Вильяма. Он тоже очень капризный, а большинство местных жителей — его арендаторы. Говорят, что он тверд как кремень. Должно быть, это так, если прогнал Нэйпира. Хотела бы я знать подробности всей истории, но не говорить же мне об этом с юными леди.

— Этот дом притягивает. В нем есть что-то угрожающее. Издали он выглядит таким красивым, но стоит подойти поближе к большим воротам… бр-р-р.

Эсси рассмеялась.

— Твое воображение тебя далеко заводит, — сказала она. Потом попросила сыграть что-нибудь для нее, и я села к фортепьяно.

И словно вернулись прежние времена, когда я была еще девочкой, не уезжала на учебу за границу, еще не встречала Пьетро, еще не упустила свою судьбу.

— О, — сказала она, — у тебя прекрасное туше. Что ты намерена делать? Продолжать?

Я отрицательно покачала головой.

— Эх, деточка, — сказала она. — Неправильно это. Тебе надо вернуться в Париж, в ту же школу, и посмотреть, не сможешь ли продолжить занятия с того места, где остановилась.

— Где остановилась… До замужества?

Она не ответила. Наверное, все же понимала, что, оставаясь хорошей пианисткой, способной быть хорошим преподавателем, свою искру божью я утратила. Пьетро похитил ее у меня. Хотя нет, если б она действительно была, я бы никогда не предпочла замужество карьере.

Наконец она произнесла:

— Подумай об этом и скорей приходи снова.

Я отправилась обратно, думая об Эсси, о прошлом и будущем. Но перед моим внутренним взором ежесекундно вставал большой дом, населенный смутными, неясными тенями, которые для меня были только именами и жили своей жизнью.

Я живо помню те дни: иногда я сидела дома, наблюдая, как из-под опытных рук реставратора появляются кусочки мозаики, а иногда шла на прогулку к домику Эсси и заходила к ней на чашку чая или поиграть часок на фортепьяно. Думаю, Эсси хотела предостеречь меня, чтобы я не пыталась подбирать крохи, дабы не оказаться в ее положении.

Однажды она сказала мне:

— Свадьба в субботу. Хочешь посмотреть?

Так я оказалась в церкви и увидела венчание Нэйпира и Эдит. Они вошли в церковь вместе: она — хрупкая и светлая, он — тощий и смуглый, хотя глаза у него, как я заметила, были пронзительно-голубыми на смуглом лице. Мы с Эсси сидели у дальней стены храма, когда они вошли под органные звуки Свадебного марша Мендельсона. Когда они проходили мимо, у меня появилось странное чувство, я бы даже сказала — предчувствие. Оно возникло, скорее всего, от того, что я ясно ощутила их отчужденность: нет, эти двое не были единым целым. Девушка выглядела такой юной, нежной, а на лице ее мелькал страх, или мне показалось? Я подумала: она боится его. И вспомнила день нашей свадьбы с Пьетро; как мы улыбались, поддразнивая друг друга, как мы любили! Бедное дитя, подумала я. Да и он не выглядел счастливым. Какое же у него на лице было выражение? Пожалуй, смесь покорности, скуки и цинизма.