Елизавета Дворецкая - За краем Окольного [litres]

В руке у Дедича была та самая чаша, что послала ему Сванхейд, а в ней, судя по запаху, вареный мед. И вид Дедича с обычным, не обрядовым сосудом в руках, без насова, только в сорочке с расстегнутым воротом, внушил Мальфрид неосознанную мысль: не всегда он жрец, порой и ему случается быть таким же человеком, как все.

Дедич сперва помолчал, окидывая ее пристальным взглядом с головы до ног. Он как будто был удивлен – не то ею, не то самим собой – и не находил слов. Видно, вареный мед и усталость от праздничных обрядов несколько умерили его красноречие. Но в этом взгляде Мальфрид видела не осуждение, а скорее любопытство и потому не тревожилась.

– Я сгубить тебя не хотел, – негромко сказал Дедич наконец, и у Мальфрид внутри прошла дрожь от звука этого голоса, едва не ставшего для нее дорогой в Кощное. – Не всякую так пробирает… Иные девки стоят, чуть ли не пляшут в лодке, как на супредках. А ты едва сама себя не заворожила.

– Сплошала я, батюшка? – смирно спросила Мальфрид, улыбаясь про себя.

– Не так чтобы. – Дедич поднял свободную руку и расправил несколько приувядших гвоздичек в венке у нее на груди, и она затаила дыхание, как будто ожидала прикосновения огня. – Недаром же выбрал тебя Волх-молодец. Видно, есть в тебе дар богов слышать.

– Благо тебе буди, что не дал пропасть, – тихо, но от души произнесла Мальфрид. – Я себя едва не забыла, будто заснула наяву… Ты меня разбудил.

– Да я, что ли, змей лютый, девице дать сгинуть? Волхов коли захочет, так свое возьмет, но вперед надобности лезть ему в пасть не следует.

Мальфрид слегка склонила голову, признавая свою слабость перед божественными силами. Однако внимание Дедича, его слова были ей приятны. Она, похоже, достигла чего-то большего, чем намеревалась.

Знал бы он, какой опыт она принесла на берега Волхова из прошлой своей жизни!

Дедич еще какое-то время рассматривал ее в упор, будто хотел увидеть именно те тайные причины, о которых она умолчала. Мальфрид почтительно опустила глаза. Во взгляде его было что-то очень знакомое – такие глаза она сто раз в своей прошлой жизни видела на княжеских пирах в Киеве. И жрецы бывают немного пьяны…

– Ну, ладно. – Дедич взял ее руку с золотым кольцом и приподнял, словно хотел убедиться, что она не потеряла это сокровище. – Целый год еще тебе сей перстень носить. Что вынулось, то и сбудется.

Дедич ушел обратно к мужчинам, но Мальфрид еще какое-то время стояла на том же месте у костра, унимая волнение. В эту ночь Занебесье и Закрадье наперебой говорили с ней множеством голосов, и она лишь впитывала их, надеясь, что понимание придет потом.

Едва рассвело настолько, что можно было без опаски пересечь Волхов, госпожа Сванхейд собралась домой. Гулянье еще продолжалось: пылали вдоль берега огни, зажженные от самого большого костра на вершине Волховой могилы, в обчине ели бычка и другое угощение, пили пиво, мужчины расхаживали между костров с рогами и чашами, полными пива. Молодежь играла и водила круги. Лишь кое-кто из женщин уже направлялся по домам, чтобы уложить спать тех детей, кого брали с собой, да старики и старухи, вспомнив молодость, повлекли усталые кости отдыхать.

– Останься, – уговаривала Мальфрид Бера, пока он провожал ее и Сванхейд до ладьи. – Куда ты собрался, ты что, столетний дед? Все девки здесь, а ты домой? Тебя засмеют.

Она вовсе не хотела с ним расставаться, но ей жаль было, если он из-за нее пропустит гулянье с теми девушками, что не состоят с ним в родстве.

– Плевать, – отвечал Бер. – Я с тебя глаз не спущу, пока ты не окажешься дома. Дроттнинг, я прав?

– Пожалуй, да, – кивнул Сванхейд. – Правда, я думаю, у меня из рук ее не вырвут, но если ты хочешь нас проводить…

– Я – ваш единственный мужчина, и мне некому вас поручить.

Мальфрид не очень поняла, о чем они говорят, но не возражала больше. На самом деле ей было приятно, что Бер предпочел ее и Сванхейд всем девам на игрищах – а уж он бы там без подруги не остался.

Но самой Мальфрид стало уже не до игр. Она была взбудоражена, возбуждена и от этого устала; ей хотелось тепла и покоя. К рассвету повеяло прохладой. Усевшись на заднюю скамью, Мальфрид плотнее стянула на груди шерстяной платок. Заодно ощутила, как устала. Мышцы рук и ног немного ныли после плавания.

– Я уж думал, если Доброта вдруг одолеет, мне придется вызвать его потом самому, – сказал Бер, когда лодья отошла от берега и тронулась наискось через Волхов, держа вниз по течению. – Слава асам, Дедич оказался не такой уж старый хрен…

Мальфрид хмыкнула, а Сванхейд засмеялась:

– Дедич – старый хрен? Да сколько же, по-твоему, ему лет?

– Сорок? – предположила Мальфрид.

– Думаю, чуть больше тридцати. Его женили после той войны со смолянами. Я была на его свадьбе. Ему было лет семнадцать или чуть больше. Так что хрен его не такой уж и старый! Уж можешь мне поверить, он этой ночью не одну ниву вспахал, не в одном колодце коня напоил!

Мальфрид закрыла рот рукой, чтобы скрыть непочтительный смех. Несмотря на преклонные годы, избавившие Сванхейд от подобных порывов, она не разучилась разбираться в мужчинах.

И тут Мальфрид укусила себя за палец, пораженная внезапным пониманием. Взгляд Дедича, когда он подошел к ней возле костров, так и стоял перед ее мысленным взором, и с опозданием она узнала это выражение.

Лет с тринадцати она на каждом пиру ловила на себе такие взгляды подвыпивших княгининых гостей. Но она, привыкшая видеть в Дедиче почтенного служителя богов, не сразу поняла, что он-то смотрел на нее как мужчина. Еще там, в лодке на воде, когда делал ей знаки и пел про заиньку, пытаясь вернуть ее мысли в мир живых.

– А с Сигватом я поговорю! – пригрозила Сванхейд. – Я и не знала, что ему такое взбрело в голову. Уже видит себя сидящим на божественном престоле, как я погляжу.

– Да йотун ему в рот, извини, дроттнинг! Я с Добротой уже поговорил.

Мальфрид фыркнула от смеха, легко вообразив, как Бер с таким вот сердитым лицом впечатывает Доброту спиной в березу, а тот продолжает дружелюбно улыбаться.

– Он сказал, они всего три дня как узнали, что Волх выбрал Мальфи, и отец в тот же день велел ему готовиться к поединку. Сказал, что если они выиграют, то никто не сможет им отказать.

– Так Доброта правда хотел на мне жениться?

– Сигват хотел, чтобы его сын на тебе женился. Само собой правда, чему ты удивляешься?

– Я ничего не понимаю! – воскликнула Мальфрид. – Зачем Сигвату хотеть, чтобы его сын на мне женился?

Никто из двоих ей не ответил сразу, но по их молчанию Мальфрид угадала, что и бабка, и внук одинаково хорошо знают ответ.

– Это, знаешь ли, еще одна нога от того же пса, – сказал наконец Бер. – Если ты до сих пор не поняла, что Сигват задумал сам стать князем на Волхове, то вот – я тебе говорю.