Жюльетта Бенцони - Великолепная маркиза

— Она моя мать, — просто ответила Лаура. — Мы никогда не были с ней близки, но, возможно, она обрадуется, узнав, что я жива, и сохранит мой секрет. Разве я не последнее ее дитя, оставшееся в живых?

Письмо от Ленуара пришло на следующее утро. В нем говорилось:

«Пьер-Жак Леметр — это один из трех сотрудников парижского агентства д'Антрэга. Двое других — шевалье де Поммель и Тома Дюверн де Прайль. Я удивлен, мой друг, что вы совершили такую оплошность. Мне казалось, что вы знаете всех членов Французского салона. В любом случае не ищите его. Пьер-Жак Леметр исчез и какое-то время не станет показываться на людях.

Остальные новости тоже не слишком обрадуют вас. Баронесса де Лезардьер, в дом которой в Шуази-ле-Руа привезли аббата де Фирмона, увидев его, измученного и раздавленного, упала и умерла. Правда, она была серьезно больна с тех пор, как ее младшего сына убили в сентябре. Увы, смерть нашего доброго короля произвела, в прямом смысле, убийственное впечатление. Его придворные все чаще кончают жизнь самоубийством. Но что еще более странно, так это тяжелая болезнь главного палача Сансона. Его здоровье разрушили воспоминания о казни (Сансон умрет через два месяца, отдав должное смелости Людовика XVI. Он потребует от своего сына, как только это станет возможным, каждый год заказывать искупительные мессы.). Следует опасаться серьезных столкновений между теми, кого это преступление повергло в отчаяние, и теми, кого оно обрадовало. Берегите себя!»

Совет был излишним. Де Бац знал, что ему следует быть осторожным как никогда раньше. Сначала он в гневе смял письмо. Потом, подумав, расправил его и аккуратно разгладил на столе. Да, его самолюбие пострадает, но его верные друзья должны прочитать то, что написал Ленуар, А потом Жану только останется попросить прощения за то, что он сам пустил лису в курятник.

Но никто не упрекнул его в этом.

— Кто мог подумать, что этот человек ведет двойную игру? — заметил маркиз де Лагиш. — Он казался таким искренним. Должен признаться, что мне Леметр внушил определенную симпатию. К несчастью, мы имели дело с волком в овечьей шкуре. Эти люди не отступят ни перед чем, только бы посадить на престол короля-марионетку. Есть ли новости от барона де Бретейля?

— Никаких, — со вздохом ответил де Бац. — Я могу понять его страдания. Думаю, ему понадобится время, чтобы прийти в себя. Но одно нам теперь известно точно. У людей д'Антрэга отличные связи в правительстве. Одна история с жандармами, пришедшими в дом наших сторонников, говорит о многом. Тот, кто организовал это, человек, несомненно, умный. Он понял, что массовые аресты могут вызвать волну сопротивления, которая в тот день была явно нежелательной. И в то же время у тех, кого держали под наблюдением в течение стольких часов, не могло не возникнуть неприятного чувства…

— И теперь у нас стало меньше сторонников, чем раньше, — добавил Дево. — Страх оставляет куда более глубокие раны, чем можно предположить. Он проникает в человека, разъедает его изнутри. И, наконец, мы знаем истинное положение вещей. Между нами и людьми д'Антрэга объявлена война.

Де Бац засмеялся:

— У вас удивительно чистая душа, мой дорогой Мишель. Я уже давно избавился от всяческих иллюзий. Между сторонниками принцев и нами, слугами истинного короля, давно шла тайная необъявленная война. Теперь она стала явной. Или почти явной. Именно эти люди похитили шевалье д'Окари и сорвали наш план спасения короля. Мы обязаны любой ценой спасти от них юного Людовика XVII!

В воскресенье, в пять часов утра, Лаура и Питу сели в дилижанс, который за неделю должен был довезти их до Ренна. Перед рассветом ночь казалась особенно темной. Было очень холодно, но сухо, и если такая погода удержится, то дорога не будет столь уж тяжелой. К тому же кучер, форейторы и пассажиры с большой симпатией встретили Питу, облаченного в форму солдата Национальной гвардии. Им не миновать лесов и других мест, чреватых опасными встречами, так что представитель армии окажется весьма кстати. К тому же этот солдат сопровождал дочь свободной Америки. Лаура почувствовала, что вызывает любопытство, но люди отнеслись к ней доброжелательно. Питу устроился на козлах с кучером, и молодая женщина оказалась в дилижансе с восемью пассажирами. Она была одета просто, но изящно. Поверх темно-серого шерстяного платья с накрахмаленными воротником и манжетами из белого муслина Лаура надела просторную накидку с капюшоном, подбитую мехом выдры. Шляпе она предпочла муслиновый чепец без кружев. И если она выглядела элегантнее других женщин, то только благодаря своей природной осанке. Но на это никто не обратил особого внимания. Для всех Америка представлялась особым, не похожим на привычный, миром.

Лаура даже подружилась с госпожой Арбюло, женой нотариуса из Ренна, которая возвращалась домой после визита к парижским родственникам. С ней вместе путешествовала дочка двенадцати лет, которую звали Амьель. Это была милая девочка, хорошо воспитанная, но удивительно любопытная. Лауре пришлось напрячь все свое воображение, чтобы ответить на ее вопросы об Америке, о городах, о сельской местности, об индейцах, о детях, о том, что едят американцы. Благодаря библиотеке де Баца Лаура получила основательные знания. Но ей все-таки пришлось несколько приукрасить свой рассказ, чтобы развлечь пассажиров.

Дорога вилась нескончаемой лентой, не принося серьезных неприятностей. Разве кто-нибудь из пассажиров мог бы предположить, что в подпушке платья этой молодой женщины, такой милой и любезной, всегда готовой помочь, зашит один из двух самых красивых и ценных бриллиантов французской короны…

Тем временем де Бац тоже готовился к отъезду. Он должен был выехать через три дня после Лауры и Питу и отправиться в Булонь. Ему предстояло путешествовать верхом. Разумеется, он не кричал об этом на всех перекрестках, но достаточно громко рассказывал о своем отъезде в кафе «Корацца», чтобы быть уверенным в том, что преследователи отправятся именно по его следу. Жан предусмотрел все для круглосуточной охраны Мари и дома, поэтому собирался ехать со спокойной душой. Неожиданно ему принесли письмо от Ленуара:

«Мне сообщили, что вы уезжаете в Лондон. Примите совет старого друга и зайдите на улицу Эстрапад, дом тринадцать. Бонавентура Гийон хотел бы кое-что сообщить вам…»

В тот же вечер де Бац, собравшийся переночевать в доме на улице Томб-Иссуар, остановился перед старым домом, выстроенным еще при Генрихе IV. Когда-то он был несомненно красивым, но теперь обветшал, потемнел и казался таким запущенным, что в нем могли обитать разве что нищие. Аббат занимал маленькую квартиру на последнем этаже, куда вела крутая лестница и единственной роскошью которой был камин, где горел сильный огонь. Из мебели де Бац увидел только старое кресло с вздувшимися пружинами, три стула и буфет. Повсюду были сложены книги, а на старом столе лежала груда старинных манускриптов и ветхих карт со странными знаками. Кровать, вероятно, находилась в соседней комнате. Дверь туда оставалась открытой, чтобы тепло шло и в спальню. На старом Гийоне была широкая накидка, теплые носки и ночной колпак, придававший ему некоторое сходство с Вольтером. Запах, стоявший в квартире, говорил о том, что старик приготовил себе на ужин суп с капустой. Аббат принял посетителя так, словно ждал его, предложил ему присесть на один из стульев, а сам остался стоять, не сводя с де Баца глаз.