Жюльетта Бенцони - Ловушка для Катрин

— Помоги мне! — приказал он Буате. — Надо его положить на пол.

Без промедления живодер бросился исполнять приказание. Вдвоем они подняли Арно и уложили его перед огнем, там, где был теплый камень. Большое, наполовину обнаженное тело, казалось, лишилось всей крови и было похоже на каменное изваяние, подобное тем, что встречаются на гробницах.

Готье осторожно повернул его так, чтобы он лежал на здоровой щеке.

— Хочешь, я его подержу? — предложил Буате.

— Нет. Мне нужна вся сила, какая только возможна. Отвернитесь, госпожа Катрин: то, что я буду сейчас делать, вам не понравится!

— О чем вы говорите, ведь вы спасаете его! Забудьте, что я здесь!

Он не стал настаивать, схватил щипцы твердой рукой и решительно уперся ногой в челюсть раненого.

Катрин, не ожидавшая этого, подавила восклицание, вцепившись зубами в кулак. Щипцы впились в железо стрелы.

— Молитесь! — выдохнул Готье. — Я тащу… Время, казалось, остановилось. Катрин упала на колени у ног своего мужа и шептала молитвы. Все присутствующие задержали дыхание. От усилия на висках молодого человека вздулись вены.

— Пошло! — задохнулся Готье.

Смертельное оружие вышло с одного раза вместе со струей крови, и одновременно из груди каждого вырвался вздох. Но Готье уже бросился на колени, чтобы послушать биение сердца.

— Оно медленное и слабое, — сказал он, просветлев от радости, — но все еще бьется.

— Ты ловкий хирург, — сказал Дворянчик. — Отныне ты на моей службе.

— Я на службе у госпожи де Монсальви! Красавец Роберт улыбнулся, и улыбка эта делала его лицо более страшным, чем в гневе.

— У тебя нет выбора. И через минуту госпожа не будет больше в тебе нуждаться!

— Что вы хотите сказать?

— Ничего существенного! Продолжай. Теперь ты сделаешь прижигание, я полагаю?

— Нет. Он не вынесет ожога. Я сделал все, что было возможно. Но его жизнь все еще держится на волоске. Я только сделаю ему перевязку с маслом и зверобоем, пузырек с которым есть в багаже у госпожи Катрин, а потом наложу шины на сломанную ногу… Затем нужен хороший уход. Если Богу угодно, он будет спасен., но только если Богу угодно!

По его тону Катрин поняла, что он совсем не рассчитывает на божественную снисходительность по отношению к человеку, который только что его так серьезно оскорбил, и что он не верит в выздоровление Арно, несмотря на все приложенные им усилия.

Они опять перенесли раненого на стол, где студент принялся перевязывать рану. Его ловкие руки легко и нежно летали вокруг истерзанного тела, почти бездыханного.

Катрин села на край скамьи возле неподвижного Арно и осторожно, с бесконечной нежностью гладила короткие черные пряди, которые выбивались из-под белой повязки.

Теперь, когда он был так далеко от нее, она не вспоминала больше ни о чем, кроме его любви. Она хотела помнить только о ней! Она все простила, все забыла, даже ужасную картину, которую видела вчера ночью. Не был ли он всего лишь миражом, который рассеется, как только она коснется его? А ведь до этого дня было столько сладких моментов, столько прекрасных ночей! Она не представляла себе жизнь без него. Тень смерти похоронила трагические воспоминания и ужасы вчерашнего дня…

Она чуть не умерла от боли, когда его у нее вырвали, чтобы отвести в лепрозорий. Больной, но живой! И в этом было все отличие. Потому что, если через час или этой ночью он угаснет, как только небольшой земельный холмик поднимется над кладбищенской травой или плита скроет его навеки в часовне, не будет больше никакого спасения, не за что будет уцепиться в часы отчаяния. Что стоит жизнь за пределами бытия, если здесь, на земле, она не сможет больше держать его в объятиях? Обещания священников стали вдруг пустыми и лишенными смысла.

Счастье для Катрин воплощалось в образе мужчины, полного сил, с развевающимися на ветру волосами, сидящего на своей вороной лошади и смеющегося над усилиями маленького Мишеля, который, сморщив от напряжения нос, пытался взобраться на серого ослика, мирно объедающего маргаритки в фруктовом саду. И вот это сладкое видение кончалось здесь, на залитом кровью столе, где того же самого человека оставляли последние жизненные силы.

Как верить в то, что небо над Монсальви будет таким же синим, весна такой же торжествующей, когда от его хозяина останутся каска и пустые железные перчатки, золотые шпоры на черной подушке и большой меч, который вечно будет висеть в оружейном зале рядом с мечом покойного сеньора Амори. Готье кончил свою работу. Стоя над неподвижным телом, которое распространяло запахи ароматических масел, уничтожившие запах крови, он попытался улыбнуться Катрин, но так и не смог. Вид этого изможденного лица, которое, казалось, состояло только из глаз, задушил улыбку.

Вытерев руки куском материи, Готье отбросил рыжие пряди, падавшие ему на глаза. Он заметил, что его руки дрожат от ужасного нервного напряжения.

Он был доволен своей работой и вместе с тем взбешен своим бессилием, так как в эту минуту он хотел знать все, чем владеет наука, чтобы вырвать у Бога секрет жизни и смерти. Конечно, он сделал для этого человека, которого возненавидел с первого же взгляда, все, что было возможно, но для этой подавленной женщины, чья немая боль была похожа на боль кроткого лесного зверя, надо было сделать невозможное.

— Унесите его! — вздохнул он, отступая. — Положите в кровать, если таковая имеется. Там ему все-таки будет лучше.

Потом, уже тише, он попросил, чтобы пошли в соседний монастырь и постарались привести священника. Он следил, какой эффект произведут его слова на Катрин, но она даже не вздрогнула. Ее рука продолжала гладить волосы мужа.

Когда подняли раненого, чтобы отнести его наверх в комнату, Катрин встала и направилась следом. Но Дворянчик воспротивился.

— Останьтесь, мадам! Нам надо поговорить. Глаза Катрин остановились на его лице.

— Мне нечего вам сказать, и я до конца хочу быть возле моего мужа.

— Он в вас больше не нуждается. Ему приведут какого-нибудь долгополого, по собственной воле или силой, а дальше этот юноша, который постарался его починить, будет дежурить возле него ночью. Во всяком случае, он не переживет ночь.

— Вот именно! Я хочу быть там…

Он преградил ей путь. Она попыталась вырваться. Вокруг нее стояли люди Дворянчика. Она чувствовала угрозу, исходившую от них.

Услышав, как скрипит лестница под тяжестью солдат и тела, она также поняла, что не может бороться, и села, смирившись, по крайней мере, внешне.

— Чего вы хотите?

— Только напомнить вам, что эта драма заставила вас забыть другую. Где же эта страшная спешка, с которой вы пытались увидеть вашу умирающую мать?

Катрин ответила не сразу. Она взяла небольшой тампон от корпии, смоченной в воде, и приложила к пылающему лицу. Этот человек был прав: вид умирающего мужа заставил ее забыть о бедной матери. К тому же, когда появились плащи с гербами Бургундии, она отказалась от мысли войти в ворота Шатовилена.