Элли Комаровская - Глаза цвета неба

Совсем незаметно пришла в Орду осень. В морозном утреннем воздухе уже явственно ощущались пряные запахи степи. Главнокомандующий нового великого хана, стоя на возвышении, следил за тренировкой лучников. Где-то вдали слышались удары бубна и горловая песня шамана. Тренировка шла вяло. Лучники то ли не проснулись, то ли озябли — стреляли из рук вон плохо.

Без интереса взирал Ногай на тренировку, скорей по привычке. Многое из того, что было важно, стало мелким и незначительным, поблекло. Он терзался, не было покоя его душе, не ощущал он себя цельным, как раньше. Лицо же его, как всегда спокойное, не выдавало никаких эмоций.

— Крысы! Тупые ослы! Лопни ваши бараньи глаза! Вы стреляете, как бабы! — орал, надрываясь, сотник.

«Да, баба бы тут не промахнулась», — вспоминая о Насте, подумал Ногай. Улыбнулся в душе возникшему образу.

Эта дева меняла в нем то, что исконно воспитывала орда. Женщина была всегда лишь ценным приобретением, богатой наживой — изнеженное существо, созданное для удовольствий, но женщина, пренебрегающая своими интересами ради долга, рискующая собой ради земляка, не говоря уже о боевых способностях — выходила за рамки его жизненного опыта.

Если бы чувства к славянке были продиктованы только похотью, он бы справился с этим. Настя же восхищала его, проникала в сердце, терзала разум. Он набрал в грудь воздуха и тяжело вдохнул. Сотник счел это за досаду, оценку плохой работе и напустился на стрелявших еще пуще.

Ногай взял лук; стрела, выпущенная им на волю, пропела в воздухе и попала прямо в цель. Воины восторженно загалдели.

— Те, кто будут плохо сегодня стрелять, останутся без ужина! — Крикнул Ногай. Воины загудели, и занятия по стрельбе продолжились с новым рвением.

Ногай сгонял свою тоску в бесконечных тренировках. Поднимался он рано, когда небо было еще темным, и гнал в степь коня. После упражнялся с мечом и в стрельбе из лука. Постоянно на виду среди воинов, он вдохновлял их своим примером, они тянулись за ним.

Ордынцы подмечали и меж собой говорили: Ногай-ага еще до зари в седле, а новый великий хан Менгу-Темир нежится в шатре до полудня. Ногай храбрый и могучий воин, ему бы быть нашим Великим ханом!

Мулла Ибрагим всегда был благосклонен к Ногаю. До него доходили речи, идущие в Орде. Несправедливым и ему казалось, что престол занял Менгу-Темир, ведь знал он об истинной, последней воле Берке. Часто вел он с Ногаем разговоры.

— Отчего ты, Ногай, не стал бороться с Менгу за престол? — спрашивал мулла, — ведь ты был там, когда уходил Берке, именно тебя сделал он своим наследником.

— Людей было жаль — после неожиданного предательства и поражения мои воины были не готовы к бою.

— Иншалла. Ты пожалел людей, это было мудрым решением. Но что ждет нас дальше? Будет ли Менгу печься о людях, как это делаешь ты?

— Я дал слово Великому хану Берке, что Хуллагу будет наказан за свое вероломство и предательство. Я поклялся в шатре перед мечом Бату. И пока не сдержу я слово, не будет мне покоя, не буду я достоин дерзать Великого ханства.

— Иншалла, — снова произнес мулла и вздохнул. Мулла и Ногай помолчали, глядя на волну, идущую по степи. Тоской наполнился взгляд главнокомандующего.

— Осень — пора перемен. Посмотрим же, что эти перемены принесут нам, — грустно сказал Мулла Ибрагим. Помолчав, он добавил, заметив тень набежавшей на темника печали: — Тебя терзает что-то еще? Если будешь как потухший костер, в тебе не будет огня достигнуть цели. Есть что-то, что не дает покоя? — спросил мулла. Ногай ответил не сразу.

— Скажи, мулла, ты прочел много умных книг, может ли женщина быть равной мужчине?

— Сказано, если женщина живет праведно, чтит мужа, ведет себя целомудренно, верует, то войдет она в рай, как и мужчина. Пред Всевышним все равны. — Мулла усмехнулся:

— Есть старая арабская сказка. Однажды в племени осталось мало мужчин, и когда на племя напали, мужчины струсили и не вышли в бой. Тогда женщины взяли оружие и отбились от врагов. Вернувшись, они в укор одели мужчин в платья. Но это лишь сказка; ей учат воинов мужеству. Равенство женщины не должно означать тождество.

Ногай молчал, впитывая услышанное.

— Если есть женщина, что пришлась по нраву тебе, так женись. — на это Ногай ничего не ответил, продолжая смотреть вдаль, ни один мускул на лице его не дрогнул. Мулла, помолчав, продолжил: — Аллах сотворил мужчину и женщину и вложил в их сердца тягу друг к другу, но тяга эта должна быть в браке, семье.

Ногай больше не сказал ничего. Согласен ли он с ним или нет, мулла так и не понял. Сердце муллы болело за Ногая, как за сына, он решил поговорить с новым великим Ханом.

Через пару дней наступил день празднования пророка, и мулла как водиться пришел благословить и поздравить Менгу-Тимира. После сказанных всех обязательных слов перешли к угощениям и разговор стал непринужденнее.

— Для закрепления вашего положения, о Великий, хорошо бы было заручиться поддержкой приграничных ханов, а ничто так не укрепляет отношений, как хорошая свадьба. Сосватай Ногая с дочерью одного из твоих ханов.

Было уже довольно поздно, но Устинья не спала — она ждала Менгу, своего Великого хана. Он женился и не часто теперь захаживал. Устинья, хоть женой и не стала, но статус любимицы хана закрепился за ней. Ей отвели просторные и светлые комнаты, и она любовно их обустроила на свой вкус и славянский манер. В отличие от многих других наложниц, она более всего ценила не драгоценности и дорогие подарки, а вести и сплетни. Многие поняли, что с ней, любимицей хана, лучше дружить, и спешили ей угодить. Хоть и не бывала она на пирах, была осведомлена обо всем, что творилось вокруг.

Так она знала, какой хан любит выпить, а кто и до плотских утех охоч, кто увлечен соколиной охотой, — кого и как расположить.

Со всех уголков Орды, из соседних земель, приезжали гости и послы — поклониться новому Великому хану. Пиры порой затягивались до утра. Менгу вставал не раньше полудня, но того требовали законы гостеприимства и политика. Менгу-Темир происходил из рода Бату, был умен и образован, знатным ханам он нравился.

Прибыло и посольство из Руси. Им необходимо было не только присягнуть на верность новому великому хану, но и получить ярлык на правление в связи со смертью князя Ярослава. Два брата боролись меж собой.

Посольство Менгу не принимал. На русичей приходило много жалоб, и хан думал, как с ними быть. Жаловались приграничные ханы на участившиеся безобразия: то степь подожгут, то стадо баранов угонят. Да и дань нынче привезли с Руси меньше обычного. Князья выясняли отношения друг с другом, а страдал народ да гиб урожай.