Татьяна Яшина - Фаворит Марии Медичи

– Малыш, где ты? – доносится сзади томный голос. Бьянка. Конечно же, обращение «малыш» адресовано хорьку, а не Филиппино – мачеха отродясь не сказала пасынку доброго слова. Большие темные глаза мальчика ищут сестру – Мария строго-настрого наказывала не подходить к Бьянке в ее отсутствие. Но мачеха уже рядом.

– Вот вы где, – миролюбиво произносит она и склоняется к любимцу, чуть не задевая корсажем лицо мальчика. Розовые жемчужины на ее шее спутались с рыжими кудрями, выбившимися из-под сетки, и служат хорьку приманкой – Белло сам запрыгивает ей на согнутую в локте руку, щелкнув зубами в дюйме от ожерелья.

В другой руке у нее персик. Она кусает пушистую щечку, сок течет по подбородку, запах, кажется, сейчас соберет ос со всей Тосканы.

Филиппино сглатывает слюну.

– Хочешь? – мачеха обращается к нему – неслыханное дело! Филиппино обрадованно кивает, получает липкий надкушенный персик и вгрызается в него мелкими молочными зубками.

– Филиппино! – в комнату влетает Мария и застывает на пороге, завидев мачеху. – Вот ты где прячешься.

Мальчик мычит что-то отрицательное, торопясь доесть, но не успевает.

– Дай откусить! – протягивает руку сестра.

Бах!

Удар!

Бьянка, отвесив Марии пощечину, ждет, пока Филиппино доест, выбросит косточку в окно – и величественно удаляется, так и не услышав от падчерицы ни одного всхлипа.

– Гадина! – шепотом выкрикивает Мария вслед мачехе. На щеке пламенеет след от удара.

– Мария, прости, пожалуйста! – ластится к ней мальчик. – Я больше не буду.

– Чего не будешь – есть персики? – потирая щеку, хмыкает Мария. – Или убегать от меня к Бьянке?

Филиппино больше не будет есть персики. И бегать. Вечером он жалуется на боль в животе, его рвет кровью, бледный и мокрый от пота мальчик впадает в беспамятство – и утром герцог Тосканский остается без единственного наследника.

Семилетняя Мария не знает, можно ли отравить только половину персика. Учителя не удивляются ее страсти к химии – это считается фамильной чертой всех Медичи. В отличие от геометрии и физики – несмотря на успехи девочки, занятия этими науками не поощряются, поскольку считаются не женскими. К пятнадцати годам Мария знает, что такой фокус возможен, но мстить уже некому – отец и Бьянка умерли, на престоле герцогов Тосканских ныне восседает ее дядя Фердинандо – толстый весельчак, обожающий племянницу.

Пощечина, спасшая ей жизнь, всегда снится перед важными событиями. Приснилась, когда дядя сладил ее брак с французским королем. Перед первыми родами, когда она принесла Франции долгожданного дофина. Перед смертью Генриха. Перед смертью Кончино.

И вот приснилась снова – уже не ожидая ничего хорошего, Мария приступила к чтению утренней порции писем. Люинь сообщал, что епископ Люсонский выслан из страны в Авиньон под Папскую юрисдикцию.

Аббат Ручеллаи, подслушивающий у двери, упал едва не замертво, оглушенный криком королевы, который он потом назвал в ежедневном отчете Люиню «рыком раненой львицы».

– Нет! – в дверь полетела чашка, блюдце и розетка с медом. Ваза с цветами. Наконец, едва не снеся дверь с петель, об нее разбился туалетный столик.

Ручеллаи перекрестился и торопливо прошептал молитву – не он один. Слуги, епископ Бонци, фрейлина мадам Гершвиль – увядшая сухопарая женщина, знаменитая тем, что когда-то отказала самому Генриху IV, – все напуганы бурей в спальне королевы.

– Это пощечина мне, и от кого – от сына! Как… как он осмелился?! – королева багровеет так, что, кажется, недалеко до удара. Но корсет в отсутствие епископа Люсонского затянут не слишком туго, и Марии удается быстро отдышаться. Еще не хватало – пусть удар хватит тех, кто отнял у нее Армана, заточив в Авиньоне.

Джакомо Ручеллаи обладал немалыми талантами – уродившись хрупким, мелким и носатым, человек вынужден как-то крутиться, чтобы не быть затоптанным более крупными и привлекательными. В числе его талантов – знание нескольких языков, умение разбираться в людях, читая по лицам тщательно скрываемые чувства, а еще – незаурядный артистический дар.

У его покровительницы чувства написаны на лице крупными буквами – и это не только страсть к Арману дю Плесси, но и свирепая решимость – до каких пределов она простирается, Джакомо предпочитает не только не выяснять, но даже не думать.

Поэтому он кивает, выслушав инструкции, не пытаясь возразить, что действия, которых требует от него королева, будут стоить ему головы, если об этом узнает король.

Через неделю в ювелирную лавку близ замка Блуа вошел аббат Ручеллаи – а вышел странствующий торговец, отправившийся с лотком, полным четок, образков и брошюр о пагубности протестантизма, на северо-запад – в далекий Мец. Где губернаторствовал Жан-Луи Ногаре, герцог Д’Эпернон.

Через месяц с лишним загорелый и еще более похудевший Ручеллаи смотрел на широкобокие бурые башни по обеим сторонам от моста через Сейль – проход между ними выглядел гостеприимно распахнутой пастью. Сходство усугубляла поднятая решетка, в любой момент готовая перерубить своими зубцами любого нежелательного гостя.

Это был единственный вход в город – на границе с империей Габсбургов эта предосторожность себя не раз оправдала – испанцы так и не смогли взять город в 1555.

Ручеллаи преодолел стражу, откупившись «освященным самим Папой Римским» образком с Архангелом Михаилом – покровителем военных, и ринулся в пасть дракона.

Замок Мец, окруженный широким рвом, в который глубоко вдавались треугольные равелины, выглядел неприступным и был таковым. Причем особа губернатора пугала больше, чем фортификации и вооруженный до зубов гарнизон.

Никто без крайней необходимости не подходил к замку, но пришлый торговец не знал об этом и бесстрашно начал расхваливать свой товар в непосредственной близости от стен.

– Палец Святой Брунгильды! Помогает от бесплодия! Свечи! Сосуды для святой воды! – часовые переглянулись. Торговец торопливо добавил:

– Образки с покровителем военных Архангелом Михаилом – освящены самим Папой Римским! Есть нательные, есть настенные. Бумажные, медные, серебряные! А также волосы Святого Иакова – помогают от чесотки, частицы из посоха Святого Климента – вылечивают от парши, проказы и лишая!

Часовые встали навытяжку – во двор спустился стройный, погибельно быстрый в движениях человек с неподвижными светлыми глазами – герцог Д’Эпернон. К нему подвели высокого серого жеребца. Приняв у оруженосца повод, он поставил ногу в стремя, легко взлетел в седло и поморщился от воплей торговца за стеной.

– Рубашка Святой Женевьевы! Зуб Святого Франциска! – охрана ловила малейшее движение герцога, готовясь кинуться на орущего торговца.