Софи Барнс - Герцог из ее грез [litres]

Он что-то пробормотал чуть слышно – несомненно, ругательство, – и посмотрел ей прямо в глаза.

– Ну почему женщины так дьявольски упрямы?

Амелия попыталась пожать плечами, но сразу же пожалела об этом: движение растревожило рану, и острая боль отдалась во всем теле. Лицо девушки исказилось, и она громко застонала.

– Быть может, потому, что нам надоело во всем слушаться мужчин?

Томас схватил ее за руку:

– Тебе нельзя напрягаться, Амелия. Твоя рана еще опасна.

– Я и сама это чувствую. – Она слегка улыбнулась, преодолевая боль.

– Ну еще бы. Я ведь не то хотел сказать. Просто я… Я очень сильно волнуюсь за тебя. Такой уж у меня характер.

Раньше Амелия не задумывалась об этом. Это чувство ей самой было хорошо знакомо. Она всю жизнь переживала за Джульетту и Рафа. И за Бетани, когда та была жива. Эта тревога объяснялась тем, что, кроме них, у нее никого не было. И все же…

– И это волнение тебя доконает, если только ты не перестанешь мной командовать.

– Боюсь, – хмыкнул Томас, – это легче сказать, чем сделать.

– Особенно если учесть, что тебе никогда не удавалось мной повелевать. – Амелия сжала его руку. – Чем раньше ты с этим смиришься, тем легче тебе будет жить.

Герцог нахмурился и стал разглядывать их переплетенные пальцы. Большим пальцем он ласково поглаживал ее кожу, и от этого чувства Амелии обострились до предела.

– Сделать это очень трудно. Особенно если учесть, что кое-что мне хотелось бы надежно спрятать и всегда иметь при себе. – Он снова вгляделся в ее глаза, пытаясь выразить нахлынувшие на него чувства. – Будь моей женой, Амелия.

– Нет. – Она невольно отпрянула от него.

Несомненно, леди Эверли ошиблась в своих предположениях.

– Когда же ты прислушаешься к голосу разума?

На лице Томаса была написана сильнейшая душевная мука. Все говорило о том, что в его душе бушует искреннее глубокое чувство. И все равно – когда он заговорил, он не сказал главного…

– То есть к тому, чем является разум в твоем понимании? Разум, который подсказывает тебе перевоспитать меня, не отпускать от себя и заставить жить в клетке? Я не потерплю ничего подобного, Томас. Ни один мужчина от меня этого не добьется.

– Чего же ты тогда хочешь? Скажи, и я сделаю, как ты пожелаешь.

Амелия закрыла глаза, сдерживая слезы.

– Не важно, чего я хочу. Ты еще не готов дать мне это. – Внезапно она ощутила огромную усталость; силы окончательно покидали ее. – Тебе пора уходить. Мне нужно отдохнуть.

Оба немного помолчали.

– Мы не закончили разговор, Амелия. Мы с тобой непременно поженимся. Уж в этом ты можешь не сомневаться.

У нее не осталось сил, чтобы отвечать, но то, что внизу отворилась и снова закрылась дверь, Амелия услышала отчетливо. Сюда, в спальню, долетели приглушенные голоса, потом на лестнице послышались тяжелые шаги, которые замерли на площадке. Леди Эверли что-то произнесла. Затем прозвучал еще один знакомый голос. Раф. Амелия метнула встревоженный взгляд на дверь, и как раз вовремя – брат уже входил в комнату. Ковер несколько приглушал его уверенную поступь. Раф с мрачным выражением лица прошел через всю комнату и остановился прямо перед Томасом, который поднялся, чтобы поздороваться с хозяином дома.

– Здравствуйте, Ковентри.

Амелия еще никогда не слышала, чтобы в голосе брата звучала такая неприкрытая злость. Ей вдруг стало страшно.

– Раф, – позвала она, но брат не обратил на нее внимания.

К огорчению Амелии, оба мужчины перестали ее замечать.

– Вам надлежало защищать мою сестру, – бросил Раф резко. – И что же? Я возвращаюсь и обнаруживаю, что она ранена и скомпрометирована. Это соответствует действительности или же меня неверно информировали?

– Соответствует, – так же резко ответил ему Томас.

– Следовательно, вы готовы к тому, что должно за этим последовать.

– Целиком и полностью. По правде говоря, ничего иного я и не ожидал.

Амелия с недоумением переводила взгляд с одного на другого. О чем это они?

Она получила ответ через две секунды, когда кулак Рафа впечатался в лицо Томаса.

Томас ощутил горячую волну боли, прокатившуюся по всему телу. Удар этот был вполне заслужен, он ожидал этого, и все же ему было так больно, словно его жгли огнем. Куда до этого всем тем ударам, которые герцогу приходилось получать раньше, – несомненно потому, что этот был нанесен от всей души. В удар была вложена глубокая личная обида, вся тяжесть разочарования в Томасе, испытанная герцогом Хантли.

– Раф! – Хотя Амелия была очень слаба, она сумела вложить в этот возглас весь охвативший ее ужас. – Зачем же доходить до такого варварства?

– Я хочу, чтобы ты поняла меня, Амелия. Тебя я не бью по одной-единственной причине: ты женщина, и к тому же ранена. – Раф скрестил руки на груди и метнул на нее взгляд. – О чем ты, черт побери, думала?

– Я все тебе объясню, – проговорила девушка с тяжелым вздохом.

– Надеюсь, черт побери! – прогремел Раф.

Томас встал между ним и Амелией. Ему не понравился тон, которым Хантли разговаривал с сестрой.

– Ей сегодня и так досталось. Меньше всего она нуждается в том, чтобы вы читали ей мораль.

Хантли угрожающе прищурился, и какое-то время казалось, что он даст волю накопившейся в нем ярости. Но затем он скрестил на груди руки и неожиданно направился к двери.

– Нам с вами многое нужно обсудить, Ковентри. Буду ждать вас в своем кабинете.

Томас дождался, когда Хантли спустится по лестнице, а затем снова обратился к Амелии:

– Мне очень жаль, что так вышло: ваш брат вернулся и застал вас в столь плачевном состоянии.

– Еще один мужчина, который чувствует ответственность за несовершенство мира. – Амелия вздохнула, опять ощутив при этом боль. – Не забывай об этом, когда станешь с ним говорить. Вы очень похожи друг на друга.

Томас обдумал то, что она сказала, затем наклонился к девушке и прикоснулся губами к ее губам. Легкое касание, длившееся не дольше мгновения, и все же оно успело пробудить ненасытную жажду в каждой клеточке его естества. Ах, если бы Амелия уступила его желаниям и приняла его предложение! По мнению Томаса, иного выхода просто не существовало. И он готов был поставить все свое состояние на то, что Хантли даст свое согласие, как только он расскажет ему все, что можно рассказать.

– Садитесь, – сказал Хантли, едва Томас вошел в кабинет.

В коридоре Раф встретил Габриэллу и коротко рассказал ей о том, что случилось с Амелией. Герцогиня поспешила к золовке.

Томас устроился в кресле, в котором сидел всегда, когда бывал в этой комнате. Оно было удобным – по крайней мере, не таким жестким, как второе, стоявшее тут же, – им пользовались слишком часто. Ковентри внимательно присмотрелся к Хантли – казалось, тот уже утратил часть гнева, владевшего им совсем недавно. Несколько последних минут и спуск по лестнице явно умерили его возмущение.