Джулия Берри - Нежная война [litres]

Но пусть это не вводит вас в заблуждение: театры были разделены по цвету кожи. Бассейны. Рестораны и клубы. Школы, районы, церкви. Военная служба. Полиция. Даже в Нью-Йорке все еще процветали предубеждения, дискриминация, оскорбления и насилие.

Но в Нью-Йорке – в основном в Гарлеме и Бруклине – у черных была возможность устроить свою жизнь. Они могли учиться искусству, поэзии и музыке. Становиться антрепренерами, артистами, работать в газетах. В этом городе энергия била ключом. Там выступал Джим Эйроп со своей группой. И, наперекор всем бедам, там жила надежда на то, что однажды справедливость восторжествует и настанут лучшие дни. И все же мать Обри понимала, что однажды невероятная самоуверенность ее сына столкнется с агрессией и разобьется вдребезги. Она молилась, чтобы на нем остались только те шрамы, которые он сможет пережить. Чтобы у него остались силы на то, чтобы встать и уйти.

Если бы она могла видеть своего мальчика, прислонившегося к окну полночного поезда, пока снаружи мелькали пейзажи ночной Франции, освещенные растущим месяцем; если бы она знала, как тихо и пусто было у него на душе, пока его мысли метались между воспоминаниями о живом Джоуи и мертвом Джоуи – у нее разбилось бы сердце. Если бы она узнала, с какой жестокостью он столкнулся – она была бы в ужасе. Если бы она узнала, что изначальной целью этого нападения был Обри – она упала бы на колени и благодарила бы бога за то, что он пощадил ее сына. И не смыкала бы глаз по ночам, трясясь от страха, в ожидании следующего раза, когда он станет жертвой.

Они проснулись даже раньше тебя, Аполлон, когда заря только занималась над городом. Никто не хотел тратить драгоценное время на сон.

В гостевой спальне тети Соланж была salle de bains , поэтому Джеймс принял ванную: эту роскошь он больше не воспринимал как должное. Он побрился, оделся и, выйдя из комнаты, с удивлением застал Хейзел на кухне.

– Доброе утро, – сказала она.

Кто мог подумать, что простое пожелание доброго утра может быть таким божественным?

Услышав шум из комнаты их гостеприимной хозяйки, они осознали, как сильно хотят остаться наедине. Они быстро надели свои пальто и шарфы. Джеймс схватил свой вещмешок и оставил несколько франков на тумбочке, около своей кровати.

Они прокрались по лестнице и вышли на улицы пробуждающегося города. После короткой прогулки до вокзала Гар-дю-Нор Джеймс и Хейзел разогрелись, но упали духом: в конце дня им придется сюда вернуться. Они оставили сумку Джеймса в камере хранения и проверили расписание поездов. Последний поезд на север уходил в полночь, и Джеймс купил билет. У них остался всего один день, и, конечно, этого было недостаточно, но они понимали, что им нужно успеть создать как можно больше воспоминаний.

Они нашли кондитерскую и позавтракали роскошными пирожными, настолько же вкусными, сколь и красивыми. Вы знали, что вся еда становится намного аппетитнее, когда вы влюблены? А Париж – самое лучшее место, чтобы быть голодным. Даже с военными ограничениями, можно было достать масло и сливки за дополнительную плату, и в тот особенный день Джеймс и Хейзел могли это себе позволить.

Они бродили по улицам города, восхищаясь заснеженными крышами, резьбой, изгибами и контурами Столицы Мира.

Когда они проходили мимо бутика, взгляд Хейзел привлекло розовое весеннее пальто. Она не сказала ни слова, но Джеймс заметил, как она смотрит на витрину, и повел ее внутрь. Прежде, чем она успела возразить, Джеймс, с помощью понимающей продавщицы, вытащил девушку из ее серого пальто и переодел в розовое, которое идеально ей подошло.

Пальто стоило трехмесячной зарплаты рядового солдата, но когда еще тратить деньги, если не в такие особенные моменты?

– Ты выглядишь как тюльпан, – сказал ей Джеймс.

– Я чувствую себя как тюльпан, – ответила Хейзел. – Тебе не стоило его покупать.

Ее довольная улыбка говорила обратное.

Они набрели на фотостудию, и, хотя фотограф торопился на свадьбу, он все же снял их портрет и обещал отправить фотографии по указанным адресам. Чувствуя себя очень смешными, они позировали рядом с гипсовой копией статуи моего дорогого Купидона.

Не насмехайтесь над ними. Юные влюбленные могут казаться совершенно нелепыми существами, но я не буду отпускать никаких саркастичных комментариев на их счет. Любой, кто не был на их месте, заслуживает жалости. Фотограф предусмотрительно оставил свое мнение при себе. Он зарабатывал на любви и брал деньги вперед.

Я позаботилась о том, чтобы солнце было настолько теплым, насколько это вообще возможно в середине февраля. Это был их особенный день, и я не хотела, чтобы подул холодный ветер или пошел дождь. Я хотела, чтобы Париж сиял, хотя этот город вряд ли нуждается в моей помощи.

Они направились к Эйфелевой башне. Джеймс был поражен ее размерами.

– Хотел бы я посмотреть, как ее строили.

Хейзел взяла его под руку.

– Можешь себе представить, каково было рабочим?

Ее присутствие затмило огромную железную конструкцию.

– Ты же не вызовешься покрасить верхушку башни? – спросил он.

– Я уже говорила, – ответила она. – Только за королевские драгоценности.

Джеймс улыбнулся. Она запомнила.

Они купили билеты и встали в длинную очередь. По сравнению с огромной башней, нависающей сверху, Джеймс и Хейзел чувствовали себя крошечными. Использование клепаной стали казалось очень современным. Джеймс видел в этом символ перемен: новые материалы, новые перспективы, новые возможности для постройки более чистого и сильного мира. Если в ближайшие годы останется хоть что-то, из чего можно строить.

Есть что-то чудесное в том, чтобы быть влюбленным в городе, где ты никого не знаешь. Мнение окружающих не стоит ни гроша. Так что, если хочется поцеловать свою девушку на эспланаде Эйфелевой башни – можно смело воплощать желания в жизнь.

И на первом уровне смотровой площадки, которая, кажется, сравнялась с луной.

И на втором уровне, откуда можно рассмотреть весь Париж в мельчайших деталях.

А затем – подъем на гидравлическом лифте к головокружительной вершине, где каждый поцелуй ощущается так, словно завтра уже не наступит.

С самой вершины можно увидеть бесконечность. Река Сена протекает через город, а прямо напротив башни стоит прекрасный дворец Трокадеро. Вдалеке виднеется цветастый купол гробницы Наполеона. С другой стороны расположились изящные зеленые линии Марсова поля.

Марсово поле. Поле Ареса.

Они спустились на лифте и нашли кафе, чтобы пообедать, а потом гуляли по набережной, взявшись за руки.

Во время обеда и прогулки они говорили о своих родителях и семьях. Рассказывали истории о Мэгги и Бобе, Джорджии Фэйк и Оливии Дженкинс. О летних вечерах, проведенных на берегу моря у бабушки и дедушки, и о жизни в Попларе. О Колетт, Обри и их музыке и, конечно, о Фрэнке Мэйсоне, Чаде Браунинге, Билли Натли и Мике Веббере. О Пите Йоки и более опытных солдатах из второго подразделения. Об американских солдатах, американском акценте и миссис Дэвис. О снайперском деле и жизни в траншеях, об артиллерийском обстреле, бесконечном потоке раненых и покрытой воронками пустоши.