Джулия Берри - Нежная война [litres]

Через три года после свадьбы Хейзел родила дочь Роуз. Ее ослепленные любовью родители называли ее Рози.

Джеймс потянул еще одну мышцу, перетаскивая пианино в квартиру побольше. Год спустя Рози научилась ходить, хватаясь за шерсть пуделя и прыгая рядом с ним.

В один прекрасный день пришло письмо о принятии Джеймса в Архитектурную школу Бартлетта. Им понадобилась новая квартира в другой части города. Хейзел взяла новых учеников в свой класс фортепиано и продолжила занятия с месье Гийомом.

Были ночи, когда Джеймс просыпался в слезах. Иногда он начинал дрожать при виде мигающей лампочки или от звука проезжающего автомобиля. Но Хейзел всегда была рядом, чтобы утешить и выслушать его. Она убедила его возобновить консультации с одним из врачей в Модсли. В конце концов, Джеймс присоединился к братству ветеранов Великой войны и, в конечном итоге, возглавил его. Парни в одежде цвета хаки снова присматривали друг за другом. Помощь другим людям – как Колетт выяснила еще много лет назад – это лучшее лекарство.

В том же году, когда Джеймс окончил Архитектурную школу, Хейзел получила толстый конверт от Королевской музыкальной академии в Лондоне. Она прошла всю программу обучения, но взяла перерыв, когда родился их второй ребенок – Роберт.

Джеймс получил работу архитектора, и пианино за одну ночь превратилось в кабинетный рояль.

Всякий раз, когда Джеймс шутливо спрашивал Хейзел, не хотела бы она сыграть в Альберт-холле, она твердо отвечала «нет». Он никогда не понимал почему. Она играла только на небольших площадках для удачливых зрителей.

Некоторые из ее одноклассников задавались вопросом: что же препятствовало развитию ее карьеры? Шрамы или материнство? Хейзел не было дела до сплетен. У нее было все, о чем она мечтала.

Она никогда не получала главных призов и не добилась больших успехов. Но те, кто слышал ее игру, чувствовали в ней любовь к музыке и благодарность за жизнь.

Ее самым большим поклонником был Джеймс.

Было время, когда пианино в их квартире стояло таким образом, что играя с Рози и Робби, Джеймс мог видеть только левую сторону лица Хейзел. Она выглядела в точности, как та девушка, которую он впервые увидел на приходских танцах в Попларе.

Но после перестановки мебели, она развернулась правой стороной, и Джеймс решил, что этот вид нравится ему еще больше. Она была его Хейзел, со всех сторон. А шрамы служили напоминанием о том, что она вернулась.

Победоносные Адские бойцы Гарлема маршировали с парадом на Пятой авеню. Никогда прежде черным солдатам не разрешали участвовать в параде в Нью-Йорке. Они маршировали совершенно синхронно, высоко подняв головы и винтовки. «Военные Кресты» гордо блестели на их форме. Их семьи и возлюбленные не могли устоять на тротуаре. Они разбивали ряды и набрасывались на своих героев войны с объятиями, поцелуями, неся на руках детей, которых некоторые отцы видели только на фотографиях.

Они прошли весь путь до оружейной палаты, где их имена внесли в список для почетной отставки. Было уже темно, когда Обри покинул арсенал. Он не мог дождаться возвращения домой.

Но «дом» сам пришел за ним. Его мать, отец, дядя Эймс, Кейт и даже сонный старый Лестер, устроили Обри такую засаду, о которой любой немецкий патруль мог только мечтать.

Через шесть дней Обри пригласил на воскресный ужин бельгийскую красавицу.

Там она и осталась. Семья Обри полюбила ее. Всякий раз, когда Колетт не проходила прослушивание на должность певицы в ночном клубе или в малобюджетное шоу, а Обри не играл со своей группой – они репетировали и писали новые песни.

У лейтенанта Джеймса Риза Эйропа были большие планы. Слава о его музыке и легендарные подвиги Адских бойцов Гарлема сделали имя Джеймса Риза Эйропа нарицательным. Он организовал студийные записи для своей группы. Они записали «Мемфис-блюз» Уильяма Хэнди и собственные композиции Эйропа, такие как «Марш Скрипичного Клуба» и его самый большой военный хит – «Дозор на ничейной земле». Эйроп запланировал для своей группы большой тур по всей стране, начиная с северо-востока. Союзники выиграли войну, и теперь Эйроп был полон решимости привлечь американцев к своему смелому, новому звучанию. Куда бы они ни отправились – они становились сенсацией. У них появился шанс изменить отношение не только к музыке, но и к их расе. По крайней мере, Джим Эйроп очень на это надеялся.

Но в ночь на концерте в Бостоне, прямо перед тем, как они должны были выйти на сцену, Стивен Райт, один из барабанщиков, разозлился на Джима Эйропа за то, что тот сделал выбор в пользу другого музыканта. В результате спора, Райт, страдающий от контузии, нанес Эйропу удар ножом в шею. Эйроп велел Ноблу Сисслу выходить на сцену и начинать шоу, а сам отправился в больницу, чтобы залатать рану. Но лезвие задело артерию, и Эйроп умер через несколько часов. Америка потеряла своего джазового пророка, стоявшего на пороге ослепительной карьеры.

Обри ехал на поезде из Бостона и не мог поверить в произошедшее. Джим Эйроп научил его всему, что он знал о джазе. Он сделал из Обри настоящего музыканта. Он спас ему жизнь в Сен-Назере, после смерти Джоуи. В Экс-ле-Бене Эйроп привел его в чувство и наставил на верный путь. Этот человек мог стать скоростным поездом, который доставит Обри к вершинам великих достижений. И теперь он ушел.

Джеймс Эйроп был первым черным, получившим публичные похороны в Нью-Йорке. Тысячи людей выстроились в очередь, чтобы отдать музыканту дань уважения.

Обри и Колетт прослушивались в клубах и ресторанах по всему Нью-Йорку.

Владельцы заведений хлопали дверьми или выдыхали им в лица клубы сигарного дыма. В некоторых местах им позволяли сыграть несколько тактов только для того, чтобы вынести вердикт: посетители не хотят негритянскую музыку, даже если ее поет белая девушка. Многие владельцы вообще не нанимали иностранцев и черных. Несмотря на это, Колетт постоянно получала непристойные предложения зайти попозже, без Обри, на прослушивание другого характера, а Обри сообщали, что если он хочет заниматься честной работой – кухня как раз ищет посудомоек. Он никогда не прикасался к Колетт в их присутствии, но его не раз предупреждали, чтобы он держался от нее подальше.

Немногие люди выдержали бы такое количество отказов, и Колетт с Обри не знали, надолго ли хватит их терпения. И вот однажды, после прослушивания, на котором они выступали в полсилы, потому что заранее были уверены в отказе, владелец кафе сказал, что наймет их.

Хотел бы я сказать, что с тех пор у них все было хорошо.