Витольд Недозор - Дочь Великой Степи [litres]

– Нету… моих больше…

– А ну, говори толком! – прикрикнула женщина.

Зиндра путано и торопливо рассказала о том, что случилось с ее селением, под конец уже всхлипывая: слезы откуда-то вдруг снова появились. По мере рассказа лица девушек мрачнели, пару раз с их уст слетели такие слова, какие не всякий воин выговорит даже спьяну или в горячке боя.

– Та-ак… – протянула воительница, когда Зиндра закончила рассказ. – И ты прошла отсюда аж с Дан-Абры?

Девушка лишь закивала.

– Зовут-то тебя как?

– Зиндра… Зиндра из рода Варка… Правнучка самой Амаги, – зачем-то добавила она.

– А почему не Табити? – фыркнула одна из девушек, высокая и со шрамом на щеке, сразу заставившим вспомнить Сайтаферна.

Неожиданно для себя самой Зиндра, яростно вскрикнув, рванула ворот рубахи. Старая посконь разорвалась, обнажив ключицу и острую грудь…

– Верно. Тамга волчья… Не врешь! – одобрила старшая. – Ну, девы, что думаете? Что будем делать с этакой вот нежданной?

– Сначала нужно бы накормить ее, ардара , – произнесла еще одна из воительниц, румяная и черноволосая. – Да и вина бы ей дать… после такого-то…

– Верно… – вновь кивнула та. – Давайте, сестры, – привал! И так уж всю ночь скакали. А ты, Меланиппа, неси того фалернского, что на барана сменяли. Так как, говоришь, зовут тебя? – обратилась она ко все еще напряженно замершей девушке.

– Зи-и… – Не успев закончить, Зиндра почувствовала: можно . И, рухнув наземь, наконец-то разрыдалась.

– Нет уже того имени, – с сочувствием произнесла та, кого назвали ардарой. – Раз ты из рода Варка, то и будешь Варкой. И не реви – волки не плачут…

Два года спустя. Местность неподалеку от Ольвии

Зиндра затаилась в заросшей кустарником балке. Увиденное ее не радовало – казалось, по степи ползет длинный многоглавый змей, лязгая клыками мечей и бронзовой чешуей. Он выползал, извиваясь, из пыльного облака и растворялся в прозрачном знойном мареве…

Она беззвучно шевелила губами, повторяя про себя и загибая пальцы, как учили ее старшие.

– По трое… десять… десять… ах ты, пропустила! Десять… еще десять…

Когда пальцев на руках перестало хватать пятый раз, колонна наконец оборвалась, оставив лишь с дюжину пылящих по сторонам легких всадников – дозорных, прикрывающих тыл. Вскоре они унеслись следом за основными силами, и лишь тогда Зиндра отползла назад, не зацепив ни один листок, не хрустнув ни одной веточкой.

– Две сотни, не считая дозорных… – выдохнула она в ответ на вопросительный взгляд Оны.

– Кто ведет? – осведомилась Хунара.

– Не разглядела. Но тамга у головного на стяге – два коня.

– Да… – протянула Хунара, – ксай Булун, значит… Шибко рассердился, видать, на Скилура. Сильно не любит, когда на его стада покушаются… Ну добро. Варка, возвращаемся к нашим!

Девушка, свистнув, подозвала скакуна и одним махом вскочила на его спину. Джигетай, немолодой уже, но крепкий жеребец с тарпаньей примесью, был помельче обычного степняка, однако резв и послушен. Быстрой рысью три прознатчицы направились прочь, подальше от пути, которым шло войско ксая Булуна.

Степь летела им навстречу, седая, в темных проплешинах пожарищ, в рябинках сусличьих нор. Цокот копыт сливался с криком птиц, с треском взлетавших прямо из-под конских ног потревоженных кузнечиков. И над всем царил тонкий и горький запах полыни и ковыля.

Бескрайняя степь, трава высотою мало не в человеческий рост и табуны диких коней. А в чистом синем небе кружили соколы. Больше ничего и никого вокруг.

Да, степь-то была родная, но береженого боги берегут. Поэтому девушки долго гнали скакунов вверх по перекатам степной речушки, ныряющей из рощицы в рощицу. Та наездница, что оказывалась позади, каждый раз внимательно высматривала, не следит ли за ними вражий дозор, посланный на всякий случай. Но все было чисто.

Увидь кто Зиндру сейчас из встречавших ее прежде – не узнал бы. Из тощей, кожа да кости, девчонки она за два лета стала настоящей воительницей-эорпатой [23] Эорпаты – по Геродоту, «убийцы мужей»: скифское воинственное племя женщин, которые вели мужской образ жизни; аналог греческих амазонок. , крепкой, налитой силой. Раздалась в плечах, а доспех сейчас туго жал юную налившуюся грудь. Да и лицом стала не просто старше, но краше.

Доспех-то был прост: панцирь из пластин конских копыт, напиленных ею своими руками в зимние вечера. Этот «лошадиный набор», отшлифованный на песчанике и нашитый на дубленую конскую же шкуру бычьими жилами, не так красив, как бронзовый или железный, но не хуже его держит удары мечей и стрел. Перетягивал его широкий пояс турьей кожи с медными бляхами – подарок Аксианы прошлой осенью, когда Зиндра отбила наскочившего на замешкавшуюся предводительницу ошалелого бродягу.

Зиндра горделиво усмехнулась, вспомнив, как ватага разноплеменных изгоев решила выбить «трусливых баб» из их селения и самим его занять. Большое же разочарование этих бродяг ожидало! Впрочем, для женского воинства дело тоже оказалось не таким легким и победным, как мнилось ранее, когда голова шла кругом от мыслей об амазонках-«мужеубийцах», об их древней славе и почти божественной неуязвимости…

Самое главное – не бескровным оно оказалось.

Улыбка Зиндры померкла. Девушка опустила руку к бедру, ища прикосновения оружия, чтобы утешиться им, успокоить душу.

В ладонь тут же, как морда верного пса, ткнулось бронзовое навершие: добрый меч, с которым она упражнялась каждый день, никуда не делся, он плотно сидел в ножнах. Зиндра мимоходом погладила его и совсем с другим, щемящим чувством приласкала то, что висело на поясе рядом, – грубоватый короткий кинжал на роговой рукояти. Он был выкован бродячим кузнецом-дарганом из того самого серпа, что унесла она из руин Конской Гривы…

Кинжал – свидетель: вместо Зиндры родилась Варка. И она, новая, превыше себя прежней!

Шутка сказать, она теперь Лунная Дева – из тех, о ком рассказывают предания и легенды, повторяемые зимними вечерами у очагов.

И с ней ее подруги. Ее сестры по мечу и по этой высокой судьбе. Почти каждая пришла в их общину тяжелым, а то и кровавым путем.

Вот Фардиса. Жила она себе на севере Таврии в маленьком селении, пока под покровом ночи к их берегу не пристал корабль охотников за живым товаром… Фардиса не помнит, как все случилось и какова судьба ее родных и соседей, – помнит только провонявший гнилой рыбой, солью и дерьмом трюм пиратского корабля. Помнит навалившиеся на нее смердящие чесноком и потом туши.

Корабль выкинуло на берег штормом, и она ухитрилась сбежать, пока пираты, перемежая проклятия божбой, пытались стащить с отмели разгруженное судно…