Екатерина Оленева - Так становятся звёздами. Часть 2 [СИ]

Впереди у них у всех слишком мало надежды на счастливый исход. Возможно, счёт уже идёт на дни? Так что к чёрту мораль, осторожность и доводы рассудка!

Сезар обнимал её сильнее и Гаитэ охватывало жаром. Она целиком и полностью отдавалась во власть его жарких рук, умелых губ. Ноги подгибались и хотелось, чтобы поцелуй длился вечно.

От каждого движения ласкающих её ладоней по телу разливалась сладкая истома.

Услышав непроизвольно сорвавшийся с её губ стон, Сезар прошептал ей на ухо:

— Ты уверена, что хочешь этого?

— А ты? — не осталась она в долгу, ответив вопросом на вопрос.

— Ничего на свете для меня нет более желанного, чем ты. И нет никого дороже. Но если бы ты знала, как я боюсь тебе навредить. Ведь после меня ты вынуждена будешь вернуться к Торну. Люди боятся дьявола, а Фальконэ — нет. Знаешь почему? Потому что мы сами — дьяволы. Я очень хорошо понимаю Торна. Понимаю его чувства. Я точно знаю, что он почувствует, когда посмотрит в твои чистые глаза.

— Он не станет смотреть. У него есть другие дела, поважнее.

— Станет! Он всегда будет смотреть в твою сторону. Я знаю. Потому что и сам, чтобы не делал, всегда смотрел. Торн тебя не забудет. И не оставит. Любовь, обернувшаяся ненавистью, может быть очень опасна.

— Ну так оставим всё, как есть, — попыталась отстраниться Гаитэ, уязвленная его словами, почти разбившими очарование момента.

— Нет-нет! Я не смогу так просто отпустить тебя. Я же говорю — сам дьявол живёт в наших душах. Я стараюсь стать лучше, но, боюсь, что, как и Торн, заблудился. Я люблю тебя по-настоящему. Гаитэ, ты единственная женщина, которую я действительно люблю. Ты всё для меня. Так могу ли я принять твою помощь, зная, что за неё ты можешь расплатиться жизнью? Я не хочу тебе навредить ни моей любовью, ни моей страстью.

— Я не останусь с Торном в любом случае… я пыталась быть верной женой, но Торн не мой человек. Нам сложно рядом друг с другом. Ты ведь не презираешь меня за это?

— Презирать? Тебя? Самого светлого и чистого человека, которого я встречал? Ты всегда поступаешь смело и честно, иногда даже в ущерб здравому смыслу, но именно по этой причине я так тебя и люблю.

Сезар наклонился к самому её уху:

— Все вокруг шепчутся, что мы с тобой любовники. Так сделаем ложь правдой?

Его слова отозвались сладкой дрожью внизу живота.

Гаитэ тихо вскрикнула, когда, коснувшись её губ своими, он раскрыл их своим языком, проникая внутрь, настойчиво ища ответа.

Её пьянила властная сила его страсти. Кровь в теле будто кипела. Гаитэ дрожала от тока блаженных ощущений, по всему тел бежал мучительный и сладостный огонь. Чем сильнее Сезар прижимался к ней, тем жарче разгорался он в лоне.

Она жаждала ласки, жаждала его прикосновений, сердце неистово колотилось, в голове стоял туман.

— Я хочу тебя, Гаитэ… почувствуй меня, отдайся мне, — глухо стонал он.

Его грудь под её ладонью не могла быть такой горячей, но она была.

Они оба пылали, как пламя.

Гаитэ не могла сдержать стона, когда один из её сосков оказался в плену его рта, заставляя наслаждаться поразительными ощущениями. Ощутив, как нечто большое и твёрдое входит в неё, заполняя, она задрожала всем телом. Движения его бёдер рождали в её теле уже знакомые, тугие волны удовольствия и наслаждения, поднимающиеся всё выше и выше, пока, затопив, не подбросили её тело к вершинам разрядки.

— Я люблю тебя, — прошептал Сезар, погладив и нежно поцеловав её плечо. — Подумать только, что иногда стоить потерять всё, к чему стремился, чтобы почувствовать себя, наконец, счастливым?

Поэты воспевают любовь как чувство, приносящее радость.

Но жизнь не поэзия. Конечно, всё дело в обстоятельствах — преступная, запретная любовь и не должна приносить счастье. В случившемся Гаитэ не раскаивалась, она ни о чём не жалела, однако последствия их с Сезаром связи могли стать катастрофическими.

Трудно даже предположить, что предпринимает Торн, узнав о состоявшемся свидании. В том, что он всё узнает — возможно, уже узнал, — она не сомневалась.

Огромный императорский дворец был, как всегда, заполнен людьми, но мужа Гаитэ увидела сразу. Он поджидал её на самом верху гранитной лестницы, обрамлённой наклонившими голову с острыми рогами, быками.

Какое-то время супруги пристально смотрели друг другу в глаза, не слыша гремящих вокруг торжественных кликов.

Торн слегка повернул голову. Пламя близко стоящих канделябров ослепляло его и на какое-то время Гаитэ созерцала его без маски, воочию видя дьявола, живущего в его душе.

«Он меня не пощадит», — холодея, поняла она. — «Он никого из нас не пощадит, как не щадил несчастных котят Эффи».

Торн улыбнулся и стал, наконец, спускаться по лестнице.

«Успокойся, — уговаривала себя Гаитэ. — Он ничего не знает — не может знать. Лишним волнением ты лишь выдашь себя раньше времени, заставив его заподозрить неладное. Это подставит под удар не только тебя, но и Сезара».

Они встретились на середине лестницы.

— Рад приветствовать вас, возлюбленная моя королева.

Они вместе дошли до стола и началось привычное пиршество. Они сели с Торном на противоположные концы стола, как того требовал этикет. В ходе всего ужина, муж ни разу не посмотрел на Гаитэ, но Гаитэ до судорог на губах старалась держать приветливую улыбку.

Ближе к ночи, когда Гаитэ уже вернулась в свои покои, её обуял панический страх. Дурные предчувствия кружили голову. Нечистая совесть сводила с ума. Душа горела в огне, почти как недавно тело, только теперь этот огонь сводил с ума от ужаса, а не от неги.

Скрипнула дверь. В комнате затрепетали свечи от дуновения сквозняка. К ним добавился алый свет факела.

Торна держал факел в руке и огненные блики неровно ложились на его красивое лицо. Обычно светлые янтарные глаза в этот миг казались бездонными впадинами.

Он был весь в чёрном. С ног до головы. Ни единого светлого пятнышка.

«А ведь раньше он любил яркие одежды», — вздохнула про себя Гаитэ.

Мысль мелькнула и тут же растворилась в напряжённом страхе, в тягостной атмосфере, царящих в комнате. Она едва удерживалась от того, чтобы не броситься ему в ноги и не начать молить о прощении.

Гаитэ пришлось собрать в кулак всю волю и благоразумие, чтобы сохранять хотя бы видимость спокойствия — даже когда она одна стояла против восставшей черни ей и в половину не было так тяжело.

— Вижу, ты ждала меня?

Каменное спокойствие Торна внушало больший страх, чем привычные вспышки гнева. Хотя в последнее время они перестали быть привычными.

Гаитэ поймала себя на мысли, что за последние полгода Торн стал чужим человеком.

Может быть всё дело не в том, что он перестал скрываться? Может испытание и власть изменили его до неузнаваемости? Как и её — ни в лучшую сторону?