Екатерина Оленева - Так становятся звёздами. Часть 2 [СИ]

— Как вижу, ты не готова с радостью исполнить супружеский долг? Что ж? Не будем заниматься любовью. Давай лучше поговорим. Может быть, расскажешь мне, для чего таскалась в замок Миллетели?

Войдя в комнату, Торн подошёл к креслу и сел, расстегивая тесный ворот.

Он не сводил с жены вопрошающего взгляда.

— Не отрицаешь, что была там?

— Нет.

— Это хорошо. Я уже как-то привык думать о тебе, как о честном человеке. Ложь ни к лицу праведникам, дорогая моя. Поинтересоваться, как я обо всём узнал, ты тоже не хочешь? Вижу, что нет, но всё равно расскажу. В назидание, так сказать. Этот олух, комендант крепости, принёсся ко мне сразу же, как твой идиот Кристоф дал ему взятку. Надо было бы запомнить, как его зовут, этого коменданта, хотя, с другой стороны, на что мне это? Его имя мне без разницы… Ну, так вот, приносится он ко мне, весь в соплях и в слезах, уже чуть ли не готовый под топор сам голову положить. Говорит, мол, я ваш верный сторонник и всё такое прочее. Как на духу выкладывает всё, что нужно и не нужно.

Торн пожал плечами:

— Сначала я ему не поверил. Такая наивная глупость — это слишком. Ты же всегда была разумной женщиной? Но когда во дворце тебя не нашли, у сестры — тоже, всё, что мне оставалось, это отправить шпионов к замку, что легко, — он взглянул на неё, прищурившись. — Садись, дорогая. А то неловко как-то мне, погрязшему в скверне, сидеть в присутствие столбом застывшего ангела.

Гаитэ села, оправив складки платья.

— Итак? Пленник нуждался в утешении, и ты его утешила?

— Да, — коротко ответила она мужу, оставляя мужу право как угодно интерпретировать собственные слова.

— Какое поразительное благородство! Какая отвага! — Торн открыл было рот, чтобы добавить что-то ещё, но лишь с шумом выдохнул, а потом грязно выругался. — Как ты можешь! Как смеешь поступать так со мной! Сейчас, когда нам как никогда нужно быть едиными, когда мне необходим крепкий тыл, ты не нашла ничего другого, как наставлять мне рога с моим братом?!

Гаитэ понимала что нужно всё решительно отрицать, но молчала. Что-то в ней всегда противилось грязной лжи. Лучше правда, какой бы та не была.

В тишине слышалось тяжёлое дыхание Торна.

— Скажи, положа руку на сердце, разве я был таким уж плохим мужем? Разве я не любил тебя? Не оберегал? Чего тебе не хватало?! Что заставило связаться с Сезаром? Жалость?

По спине бежал холодок.

Хотела того Гаили или нет, но она испытывала невольный трепет перед проницательностью мужа.

Пламя свечей отражалось в его жёлтых тигриных глазах с застывшим взглядом, когда, резко поднявшись, он шагнул к ней, рывком поднимая с кресла:

— Змея! Ты настоящая змея! Даже чума тебя не берёт! Думали, сумеете меня обмануть?! Обвести вокруг пальца? Вы оба дорого заплатите за измену. Сначала мой брат, потом ты, — улыбнулся он, жутко блеснув зубами. — Раз уж ты уподобилась мифической деве, открывшей ларец с несчастьями, получишь их сполна! Клянусь, я заставлю горько пожалеть о каждом поцелуе, о каждой предательской мысли, посетившей твою глупую голову!

Схватив жену за шкирку, Торн, намотав её волосы на руку, он бросил Гаитэ к своим ногам. На короткое мгновение показалось, что сейчас начнёт избивать её ногами. Гаитэ попыталась обратиться к той потусторонней силе, что всегда её оберегала, но, к её удивлению, там, где раньше текла река, сейчас не бил даже маленький родничок.

Заметив удивление и растерянность на её лице, Торн глумливо рассмеялся:

— Даже и не думай! Слуги давно подмешивают тебе в еду травы, отбивающие все связи с тёмными духами. Сейчас ты просто женщина, Гаитэ. Обыкновенная баба — неверная жена и дешёвая шлюха! Ничего больше нет в тебе ценного или особенного. Таких, как ты, словно грязи на мостовой. Даже твоя родословная мне больше не нужна. Ты отравила мою душу яростью, предав мою любовь к тебе? Так получи за это по заслугам.

Казалась, ядом, что источал Торн, пропиталась вся комната.

— Я сдержу клятву. Ты знаешь, Фальконэ никогда не произносят пустых обещаний. Например, мой брат, когда впервые тебя увидел, предложил мне пари на то, что настанет миг, когда он отымеет тебя как последнюю сучку. Так и случилось. Но я даю тебе слово — ему отрубят за это голову прямо на днях.

— Торн…

— Не смей! — прорычал он сквозь сцепленные зубы. — Не смей даже просить меня о милосердии! У меня его нет. Твои муки по поводу его безвременной кончины мне будут только в радость!

Торна трясло от сверхчеловеческой ярости и ненависти.

— Я отомщу вам обоим и отомщу жестоко. Твой верный идиот Кристоф уже познакомился с моим гневом. Он — первая жертва на твоей совести. Возможно и Сезара я бы пощадил, если бы не ты, моя добрая и прекрасная жёнушка.

Торн смотрел на неё с невыразимой брезгливостью, как на смердящий труп.

Гаитэ закрыла глаза, чтобы не видеть мужа. Упоминание о Кристофе причинило её израненной душе ещё больше муки.

— Зря ты забыла, что жена всего лишь собственность мужа, ты же принадлежишь мне вдвойне — ведь ты ещё и моя подданная. Я могу поступить с тобой, как захочу.

— Да будет так. Но и вы, Ваше Императорское Высочество, тоже знайте, что с этой минуты я не считаю вас своим супругом и не имею никаких обязательств по отношению к вам.

Размахнувшись, со всей силы, Торн ударил.

Это не была оплеуха — это был настоящий, полноценный удар в лицо.

Боль была резкой и жёсткой. Перед глазами всё потемнело.

— Заткнись! Заткнись! Не доводи меня до греха! Иначе я убью тебя прямо здесь и сейчас, собственными руками, лживая тварь! Изменница! Мразь!!!

Вцепившись ногтями в ладонь, Гаитэ старалась сдержаться. Не показать ни своей боли, ни страха, ни отчаянья.

Никогда, никогда она не думала, что дойдёт до такого — что он посмеет поднять на неё руку снова.

Теперь не было Алонсона, способного призвать сына к порядку. Связаны оказались и её метафизические силы, способные держать его в узде. Она была беззащитна. Как любой тиран, понимающий, что жертва бессильна, Торн пьянел от своей безнаказанности и был омерзителен в этот момент, как пиявка.

Гаитэ задыхалась. Проклятые каменные стены! Собственное тело вдруг показалось ей невыразимо тяжёлым, словно налитым свинцом.

— Чего ты от меня хочешь? — с отчаянием прошептала она разбитыми губами.

Торн с довольным видом поправил тяжёлую цепь на груди:

— Я требую от тебя полной, безоговорочной покорности. Во всём. После того, как я отрублю голову твоему драгоценному Сезару, ты останешься моей доброй и покорной королевой, которой я мог бы гордиться. Будешь жить там, где я прикажу, и так, как я прикажу, будешь терпеть женщин, которых я захочу, и никогда не осмелишься отказать мне от ложа.

Голос Торна гремел медью в голове Гаитэ, отдаваясь саднящей болью.