Екатерина Оленева - Так становятся звёздами. Часть 1 [СИ]

— Сейчас меня мучает не столько любовь, сколько страх.

— Ты тоже чувствуешь это? — краешками губ усмехнулась Стелла. — Ты боишься того, кого любишь? Или за того, кого любишь?

— Не знаю. И то, и то. Слишком много проклятий, как стрелы, летят в сторону Фальконэ. Слишком много крови на их руках. А когда проклятия заслужены, они обязательно сбываются.

— Не забывай, что на руках твоего драгоценного Сезара и наша кровь тоже. И мои проклятия звучат в общем хоре голосов. Я рада, что, несмотря на всю его никчёмность и громогласность, твоим мужем станем Торн, а не Сезар.

Поднявшись, Стелла тихо удалилась их храма, оставляя Гаитэ в одиночестве.

Гаитэ закрыла глаза. Ей не хотелось плакать, но слёзы, словно живя отдельной жизнью, тихим бисером катились из глаз.

Подвенечное платье было готово. Оно стояло на огромной подставке, в полный рост, прямо напротив кровати и при пробуждении Гаитэ казалось, что перед ней парит чей-то зловещий призрак.

Дорогой, струящийся материал, через который были пробиты золотые нити. Великолепное. Пышное. И в тоже время — строгое. Достойный наряд для будущей императрицы.

Почти каждый день в просторных пышных залах проводились балы. Обильные и искусные пиршества дополняли череду бесконечных праздников. Остатки еды выбрасывались в мусорные баки. Ничего не доставалось даже псам, в то время, как бедняки голодали, а на улицах города свирепствовали различные эпидемии.

У людей было тысячи поводов быть недовольными, и праздное веселье знати не могла не раздражать.

Но, словно нацепив тёмную повязку на глаза, высокородные дамы и лорды ничего не желали знать, кроме веселья, роскоши, роскоши и веселья — ещё раз.

Вино лилось рекой, в неограниченном количестве. Его принимали без меры, до потери человеческого облика.

Гаитэ не пила, но под конец вечера у неё было такое чувство, словно всеобщее тяжёлое похмелье и ей заволакивает разум. Хотелось встать, распахнуть окна и поджечь тут всё, к чёртовой матери! Чтобы встряхнуть человеческую биомассу в шелках и бархате, чьи алмазные застёжки стоили дороже их душ.

Сезар Фальконэ вернулся в столицу неожиданно, не оповещая заранее о приезде. Гаитэ сначала подумала, что ей просто мерещится появление знакомой фигуры — но нет. Это действительно было он. Высокий, широкоплечий, двигающийся с непринуждённой грацией уверенного в себе хищника.

— Смотри-ка кто пришёл? — насмешливо протянула Стелла, мгновенно материализуясь рядом с дочерью. — Похоже кто-то очень торопился попасть на свадьбу к брату? Добрый вечер, Ваша Светлость, — с улыбкой протянула она руку приблизившему молодому человеку.

Надменная улыбка придала гордому лицу Сезара ещё более неприязненное выражение:

— Сеньора Рэвьэр? Какая приятная неожиданность! Пожалуйте во дворец моего отца и будьте как дома. Вы уже имели возможность оценить статуи, привезённые мной из Тиоса?

— Какие статуи? — недоуменно нахмурилась Гаитэ.

— Украденные у горожан Тиоса, — невозмутимо пояснила Стелла, не моргнув глазом.

Улыбка Сезара стала ещё больше походить на оскал, когда он поправил:

— У их тирана.

— Тирана? Вы, по всей видимости, намекаете на мятежного и несчастного герцога Форсева, чью семью, как и нашу, вы вырезали почти подчистую? — по-прежнему с милой, вежливой улыбкой вопросила Стелла, не меняясь в лице, сохраняя самое приятное, вежливое выражение.

Гаитэ заметила тревожный, взволнованный взгляд, который Сезар бросил на неё перед тем, как ответить:

— Герцог не только поднял знамя мятежа, он жестоко, бесчеловечно притеснял свой народ, к тому же изменил клятве, данной мне лично. Я несколько раз прощал этого человека. Но любому милосердию есть предел.

— Кому, как не мне, знать это? — фыркнула Стелла.

Их взгляды скрестились, и Гаитэ ощутила неприятный укол, до тошноты напоминающий ревность.

— У вас слишком острый язык, — с ледяной резкостью бросил Сезар. — С учетом положения, в котором вы находитесь.

— И в каком же положении я нахожусь? — с хищной мягкостью кошки протянула Стелла.

— Довольно, хватит! — не выдержала Гаитэ. — Я не желаю слушать, как вы ссоритесь, и, если спокойно разговаривать друг с другом вы не в состоянии, с вашего разрешения, покину вас.

Щёки её пылали. Она спиной, не оборачиваясь, чувствовала на себя взгляд Сезара.

Выступив из-за колонны, Торн заключил свою молодую невесту в объятия:

— Что за видение предо мной? Сама Богиня Очарования! — с этими словами он поцеловал её у всех на виду.

Гаитэ не сопротивлялась, скромно потупляя очи и краснея под любопытными взглядами, как и полагается молодой девице.

— Вижу, ты уже поздоровалась с моим братом? — зашептал Торн на ухо. — Отец, должно быть, счастлив, что он, наконец, в безопасности? Ходили упорные слухи, что Сезар заперт в Тиосе, а его армия окружена. Но как оказалось, очередные слухи. Увы! Ему ничего не грозит.

Гаитэ померещилось или в голосе Торна и правда прозвучало сожаление?

Зазвучала музыка. Торн увлёк Гаитэ в круг танцующих.

— Королева моего сердца, — с искрометной улыбкой сыпал комплиментами он, — с каждым шагом ты всё прекрасней.

Гаитэ на всё отвечала выученной улыбкой. Но стоило поднять глаза, как улыбка угасла под тоскливым и жёстким взглядом Сезара, наблюдающего за ними, не сводящего с них горящих, как у тигра в ночи, глаз.

Ужинали в узком кругу. За столом были лишь члены императорской семьи. Все старательно разыгрывали приподнятое настроение, хотя, возможно, у кого-то оно действительно было отличным.

— Как чудесно, отец! Достаточно взгляда на Торна и Гаитэ, чтобы понять правду — они влюблены и счастливы. А я ревную.

Сезар говорил шутливым, весёлым тоном и лишь глаза были как у тоскующей змеи.

— В такой близости к ним моё сердце бьётся чаще. Ведь я тоже люблю Гаитэ.

Все принуждённо смеялись.

— Вино поможет. Я уверен, — заявил Хозе Рокор, муж Эффи. — За молодых! — провозгласил он очередной тост.

— За молодых! — взлетели бокалы.

— За конец эпохи цинизма с бесконечной череды браков по расчёту. Да здравствуют браки, заключённые во имя истинной любви!

Гаитэ хотелось расплакаться и убежать отсюда прочь. Но так поступить могла маленькая деревенская девчонка, которой она давно уже не была.

Она не сбежала. Продолжала сидеть и улыбаться ставшей почти ненавистной, натянутой, словно приклеенной к губам улыбкой, от которой её изрядно тошнило.

Торн тоже улыбался. С надменным превосходством. Он, наконец, получил то, что хотел — обошёл ненавистного брата, отчего приз лишь вырастал в цене.

Гаитэ считала мгновения до конца вечера и, как только это сделалось возможным, поспешила покинуть общество. Тем более, что повод представился отличный — Эффидель поднялась из-за стола первой, ссылаясь на головную боль.