Екатерина Оленева - Так становятся звёздами. Часть 1 [СИ]

«Мне следует подумать не о том, как отпустить Сезара, а о том, как удержать внимание и интерес Торна, — думала Гаитэ, безучастно взирая на собственное отражение. — Мужчины не могут оставаться долго рядом с одной женщиной. А с учётом характера и аппетитов моего будущего мужа мне следует готовиться к настоящей войне, где гневом и напором битвы не выиграть. Моё оружие — терпение, сдержанность, хитрость. Но боже мой, как всё это бесконечно далеко от тех грёз о счастье, что живут в нашем сердце пока мы молоды и не искушены жизнью».

В подвенечном платье Гаитэ напоминала себе воздушное облако или взбитые сливки на торте, приторные до дурноты. Подчёркнутая тонкость, переигранная невинность. Сусальный ангел, лишённый плоти.

«Кукла», — презрительно подумала она о себе.

Откуда это неприятное, но весьма отчётливое чувство, будто она, настоящая, такая, какой Гаитэ всегда себя знала, осталась в комнате, а сознание и тело двинулось в путь отдельно, оставив душу позади себя.

Она и вправду стала куклой. Марионеткой, управляемой долгом, чужими желаниями, представлениями, понятиями и приличиями. Её чувства ни для кого не имели значения и в первую очередь — для неё самой.

Так лучше. Просто стать куклой — фарфоровой до белизны, пустой и ничего не чувствующей.

Гаитэ усадили в щедро покрытую позолотой карету. Свадебный кортеж двинулся вперёд, через длинную стену безликих машущих рук и орущих ртов. Словно из ниоткуда то тут, то там расцветало ароматное облако розовых лепестков, дождём осыпающихся вниз.

Торн возглавлял свадебную процессию на белом огромном коне, лучась от гордости и самодовольства. На плечах его красовался парадный плащ, струясь вниз красивыми складками. Стройное тело было затянуто алым бархатным камзолом, на чьих широких, с золотыми полосками, рукавах, щетинились опущенными рогами вытканные чёрной нитью, туры. Воротник его камзола сверкал и переливался драгоценными камнями. В руке он сжимал шляпу с широкими пышными перьями. Стоило взмахнуть ею, как воздух оглашался радостными криками, больше похожими на рёв: «Фальконэ! Фальконэ!».

В ответ Торн по-мальчишечьи легкомысленно встряхивал головой, и его длинные волосы струились по ветру. При виде такой замечательной картины женщины кричали вдвое громче, с самозабвением, приводящем Гаитэ в состояние холодной ярости.

Обезумевшие горожане напирали на ограждения, грозя сломать линию кордона. В ответ на это Торн с ухмылкой полез в висящий на поясе кошель, набрал горсть монет и щедро рассыпал их в толпе. Люди кинулись подбирать щедрый дар, усиливая всеобщую давку.

Словно не замечая этого, Торн пустил коня вперёд лёгким галопом, управляя им так умело, что с дороги не поднималась пыль.

Император Алонсон двигался следом за своим сыном и наследником. Тоже на белом коне, окружённый гвардией. Его голову венчала трёхъярусная царственная тиара с малахитовой эмалью и кровавыми капельками рубинов наверху.

При виде всё ещё представительной фигуры императора, простонародье падало на колени, прося царственного благословления. Мужчины почтительно снимали шапки, дети выгибали шеи, провожая взглядами царственную процессию.

«Кто бы, глядя на эту восторженную толпу сейчас, смог бы поверить речам Сезара о том, что наша власть висит на тонком волоске, который может оборваться в любую минуту?», — думала Гаитэ.

Пропели фанфары. Процессия остановилась у главного храма столицы.

На белоснежное платье, напоминающее пену, ушло тысячи монет и сотни часов. Несмотря на иллюзию нежности и лёгкости, весило оно словно доспехи. Болели ноги, сжатые узкими, хоть и очень красивыми, но крайне неудобными туфлями. Перевитые жемчугом косы и локоны спускались до пояса.

Всё внимание людей было приковано к невесте, о которой так много слышали, но которую почти никто не видел.

Кто-то из придворных дам, опустил на лицо Гаитэ вуаль — согласно древнему обычаю, во время брачной церемонии оно должно быть скрыто от взгляда жениха.

Торн появился рядом внезапно. Только что его не было и вот они уже стояли рядом, рука об руку. Он кивком велел женщинам отойти и медленно двинулся вперёд по проходу между перевитыми гирляндой цветов, колонн храма, заполненного людьми так тесно, что яблоку негде упасть.

При каждом шаге Гаитэ шлейф ощутимо натягивался на пояснице, особенно когда они стали подниматься на возвышение перед священником.

Физически становилось тяжело под множеством взглядов. Стоило повернуть голову, как тут же натыкаешься на каменные или дышащие откровенным любопытством лица людей. Шорохи, шёпот, всполохи света над восковыми свечами, ото всего этого кружилась голова.

Губы Торна шевелились. Что он там шептал? Слова молитвы? Или её имя?

Они встали перед священником на колени согласно древнему обычаю, и тот поднял меч над их головами в знак предупреждения любому, кто осмелится нарушить данные обеты.

Холодный безликий голос, звучавший словно отовсюду и разом, поинтересовался, готовы ли они принять и принести брачные клятвы. Кто-то голосом Гаитэ выразил согласие, после чего на их пальцы одели кольца, а на руки — брачные браслеты.

Церемония грозила затянуться. Священник принялся со всем пылом излагать плюсы брачного жития, но Торн нетерпеливым движением руки прервал его.

Хорошенькие, как херувимы, девочки-подростки принялись в очередной раз осыпать молодожёнов белыми цветочными лепестками из корзинки, что держали в руках. Все присутствующие разразились аплодисментами.

А Гаитэ все никак не оставляло ощущение, что всё происходит не с ней — с куклой, у которой её лицо, тело, разум. Сама она, настоящая, дожидается окончания всего этого фарса где-то в комнатах императорского дворца.

Бесконечные гости в каком-то незнакомом зале стояли в очереди, чтобы вручить молодожёнам свои дары. Гаитэ и Торн принимала поздравления. Очередь была такой длинной! Казалось, всё тянется долгие часы.

Не исключено, что всё реально так и было. Искаженное восприятие времени и пространство никак не отпускало её.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — поинтересовался Торн, бросив на новобрачную обеспокоенный взгляд. — Хоть завтракала сегодня?

— Не беспокойся о пустяках, — улыбнулась она в ответ, невольно тронутая его грубоватой заботой.

— Ничего, скоро настанет время застолья. Мы все умираем с голоду.

Сезара в толпе поздравляющих не было. Не мудрено. Он, как и Гаитэ, плохо переносил всякие церемонии.

Столы накрыли прямо на улице, чтобы все желающие могли насладиться грандиозным зрелищем. Места распределялись заранее и с огромной тщательностью, согласно регламенту и происхождению знатных гостей.

Гаитэ отметила, что её мать посадили за дальний стол, с теми, кто не имел большого политического веса или значения среди высшей знати королевства. И это было преднамеренное, тонко рассчитанное оскорбление.