Элизабет Бикон - Обещание лорда Лорейна [litres]

– Сейчас я бы не стала обвинять тебя в том, что ты не хотел жить с женщиной, настолько обезумевшей от горя, что ей трудно было ужиться даже с самой собой. Гидеон, не забывай: я сама прогнала тебя.

– Тогда я не мог смотреть тебе в глаза, и я даже сейчас не уверен, что достоин второй попытки, – с болью в голосе произнес он.

– Как ты ошибаешься! – пылко возразила она. Калли охватил трепет, в ней снова проснулось желание. Она не скрывала, что снова хочет его, что бы он ни сказал. – Гидеон Лорейн, не смей ставить меня на пьедестал! Я не богиня, которой нужно поклоняться, и не скромная святая, которую нужно почитать и не трогать! Я женщина и могу ошибаться! Говори!

– Отлично, но предупреждаю: когда я все тебе расскажу, ты, возможно, захочешь бежать от меня.

Она раздраженно покачала головой, не давая ему отодвинуться ни на дюйм.

– Когда мне сказали, что Грейс умерла, я… испытал такое облегчение – мне показалось, что я вот-вот упаду в обморок, – признался он еле слышно, и она не узнала его голоса. – В той комнате, где ты рожала нашего ребенка, вдруг стало очень тихо, и я сразу понял: что-то пошло не так. Калли, ведь сначала я едва не сошел с ума, потому что решил, что умерла ты.

Он смотрел на нее будто в ожидании смертного приговора.

– Я хотел кричать, плакать и спорить с ангелами из-за нашей маленькой девочки – ее жизнь закончилась, не успев начаться. И все же, узнав, что ты жива, я едва не ослеп от облегчения и радости! Мне даже сказали, что все прошло достаточно легко для первых родов, и я радовался, что ты не сильно страдала. Потом ты была такая тихая, печальная, совсем не похожая на мою Калли, – а я в ту ночь на коленях благодарил Бога, который оставил мне тебя. Я заплатил за тебя ужасную цену, Калли, но я заплатил ее добровольно.

– Ах, Гидеон. – Когда она вспомнила тот день, ее глаза наполнились слезами. Она живо представила себе страстного и страдающего молодого человека, но ощутила лишь сочувствие его мятущейся душе. – Ах, любовь моя. – Она обхватила руками его лицо и заглянула ему в глаза, хотя они наполнились слезами. – Сколько мы всего напутали, верно? – прошептала она.

– Не спорю, – негромко ответил он, хотя по-прежнему выглядел как человек, который подавляет мучения, как будто он еще ожидал, что она отвернется от него и признается, что не в силах с ним жить.

– Гидеон, если бы тогда опасность грозила тебе и мне пришлось выбирать, я бы думала то же самое и чувствовала то же, что и ты. Сейчас все это не имеет для меня значения, но тогда меня заставило отвернуться то, что я не могла вынести мысли о жизни без тебя. Конечно, дело не в том, что я недостаточно тебя любила, но чувство было таким глубоким и, казалось, таит такую опасность, что я решила: лучше потерять тебя тогда, сразу же, чем жить всю жизнь, страшась каждую минуту, что мы будем врозь. Ты и понятия не имеешь, как ожесточенно я ненавидела всех хорошеньких женщин, на которых ты смотрел, как страшилась соблазнительных жестов или взглядов, которые наверняка будут направлены на тебя, когда ты придешь в себя и начнешь жить отдельно от меня. Я была трусихой, Гидеон. Лучше было сразу потерять человека, который вместил в себя весь мир, чем постоянно рисковать и жить в страхе до конца дней, приводя тебя в бешенство своей огромной любовью.

– Любовь, – тихо произнес он, как будто только это слово сейчас могло прийти ему на ум. – Ах, любовь, – дрожа, продолжал он, протягивая к ней руки.

– Да, – вторила она шепотом, который не был слышен даже в шаге от них. – Да, Гидеон, я тебя люблю.

– Выйдешь за меня? – хрипло протянул он и поднял бровь. Он стал так похож на Джеймса Уинтерли, что Калли едва не рассмеялась.

– Много лет назад мы бешено скакали через всю страну, чтобы пожениться без ведома родителей… зачем нам сейчас это повторять?

– Но я хочу сказать тебе все, что положено на церемонии, публично. И я люблю тебя так, что мне больно. – Ему трудно было не прикасаться к ней. – Весь мир должен узнать, что мы муж и жена, и это самое главное. Мы распутаем клубок, который создали наши родители и предки. Кстати, я не забыл сказать, что люблю тебя?

– Возможно, и забыл, но не вредно повторять это через регулярные интервалы до конца наших дней. Да, я выйду за тебя замуж. На нас будут смотреть как на парочку умалишенных, но ведь хорошо известно, что умалишенным нужно потакать, верно?

– Вот именно, – согласился он с улыбкой, такой же теплой и открытой, как в первый день, когда они встретились, будучи почти взрослыми, и он очаровал Калли и поселился в ее сердце навеки. – Ты уверена? – спросил он, показывая ей свою беззащитность и неуверенность в себе, с которыми он боролся в детстве и юности.

– Я выгляжу так, словно у меня есть сомнения? Конечно, я уверена, Гидеон, и обещаю тебе: в этот раз мы будем лучшими мужем и женой, – торжественно произнесла Калли. – Я многому научилась, пока мы жили врозь, и еще у меня появилось новое увлечение, – продолжала она со сладкой, вкрадчивой улыбкой и вызывающим взглядом.

– Этому твоему увлечению придется бежать на другой конец света, или пусть знает, что его дни сочтены! Пожалуйста, Калли, не тешь себя мыслью, что я готов делиться тобой с кем бы то ни было, – ты совершишь очень серьезную ошибку.

– Мое увлечение – не мужчина! Тебе придется волноваться лишь из-за того, что мое время будет занято написанием романов, – призналась она. – Они скрашивали мне одиночество, делали жизнь без тебя почти сносной, и я не хочу их бросать даже сейчас, Гидеон, когда ты вернулся в мою жизнь.

– Тогда придется считать их подарком судьбы, пусть и сомнительным, – ведь от одиночества ты могла найти себе другое утешение…

– Может быть, но нам предстоит много сделать. Сумеешь ли ты принять меня назад, не ненавидя за то, что я выгнала тебя, любимый? Не спеши, подумай. На твоем месте я не была бы так уверена.

– Моя жизнь без тебя была пустой и бесплодной, особенно в первые годы, Калли, – произнес он, пожалуй, чересчур серьезно, и ей захотелось отвернуться от его угрюмого милого лица и устыдиться самой себя за то, что она заставила его пройти чистилище из-за выдумок пары бессовестных лжецов. – Не прячь от меня лицо, любимая, – продолжал он. – Я буду долгие годы любоваться тобой и радоваться, что ты наконец-то вернулась в мою постель. – Он нежно взял ее за подбородок и развернул лицом к себе.

– Мне так жаль… – ответила она, впервые решившись заговорить о том, что их разделяло. – Я даже не могу без слез подумать об одиноком и неприкаянном молодом человеке, которого я из тебя сделала.

– Было не так плохо, дорогая, – утешил он, рассеянно лаская ее.

Жар и желание снова пронзили ее тело, как стрела молнии за окном. Дождь забарабанил по стеклам, и она почувствовала себя спокойной, любимой. Ей было тепло в объятиях мужа.