Маргерит Кэй - Обольстительная леди Констанс

Он тогда обидел ее. Ее глаза наполнились слезами. Теперь он вспомнил и цвет ее глаз – светло-карие, как песок во время отлива. Она тогда позволила ему поцеловать себя. И это он тоже помнил – невинность их поцелуев. Не бесстрастность – именно невинность. Она никогда не позволяла себе уступать страсти. Она была благороднее, чем он, – вот и все. Сложись все по-другому, он не сомневался: она дала бы своей страсти полную волю. Он ни разу ни к чему не принуждал ее, не давил на нее. Их целомудренные поцелуи – только это их объединяло. Она казалась ему слишком драгоценной, слишком нежной, слишком хрупкой. Он боялся испугать ее своим напором. Хотя ему не доставляло труда сдерживаться в ее присутствии. В резком противоречии с отсутствием сдержанности на пляже с Констанс. От него потребовалось все его самообладание, чтобы не взять то, что предлагала она, не ворваться в нее, не почувствовать, как ее плоть окутывает его, держит его, не протиснуться в нее глубже и выше, почувствовать сладкое возбуждение, когда он входил и выходил из нее, входил и выходил, почувствовать, как она испытывает болезненно сладкое напряжение, пока он сдерживается, ожидая, когда она испытает наслаждение, пульсацию ее оргазма, которая отправила бы его в полет.

Кадар застонал, он был сильно возбужден. Как мог он вообразить, что ему будет достаточно таких мер, чтобы насытить его потребность в ней? Он совсем не насытился – ни телом ее, ни душой. Пленительная Констанс. Умная Констанс.

Взошло солнце. Он должен думать о дипломатической катастрофе, которая над ним нависла. Он должен призвать к себе Абдул-Меджида, но потребность быть с Констанс перевешивала. Дожидаясь, пока спадет слишком очевидное желание, Кадар направился на террасу на крыше.

Она сладко спала. Ее босые ноги виднелись в свободных складках шаровар. Он тихо опустился на подушку рядом с ней, прижался к ее спине, вдыхая ее аромат. Погладив ее по голове, он нежно поцеловал ее в затылок и обнял за талию. Она пошевелилась, плотнее прижавшись к нему ягодицами, и он тоже зашевелился и ожил – но совсем по-другому. Это было не то, что он ожидал.

Он нехотя отодвинулся от нее и попытался отползти. Констанс повернулась и посмотрела на него сонными глазами; губы изогнулись в улыбке.

– Я сплю?

Он понимал, что должен подвинуться, но не мог себя заставить. Он позвал ее по имени, поцеловал в сочные губы. Она вздохнула и провела рукой по его волосам.

– Я скучала по тебе.

Его рука снова скользнула ей на талию. Ее мягкие груди прижимались к его груди. Он погладил ее по изгибу ягодиц. Она снова вздохнула, прижалась к нему, задев бедром.

– Я тоже по тебе скучал, – сказал Кадар, впервые в жизни, не думая, раскрыв ей свои мысли.

Он поцеловал тонкий шрам у нее на лбу. Ее пальцы порхали по его шее, плечам, скользнули в вырез рубахи. Кадар вздрогнул. Констанс склонила голову, без слов приглашая его к себе, и все мысли о сопротивлении улетучились.

Она пахла сном и солнечным светом. Они целовались медленно, мягко разжигая костер страсти. Его веки были тяжелыми; ему не хотелось смотреть на действительность. Его чувства были заполнены Констанс. Ее нежными изгибами. Ее сладкими губами. Ее греховным языком. Они целовались долго, не спеша, тая от удовольствия, лаская друг друга руками, вспоминая, смакуя, возбуждаясь.

Он просунул ладонь под ее верхнее платье, обхватил ладонью тяжелую грудь. Сосок напоминал тугой бутон. Он обвел его кончиком пальца, радуясь, как чутко она откликается на его прикосновения, вздыхает, льнет к нему. Она перевернулась на спину, он навис над ней, его нога раздвинула ее ноги, его твердый стержень уперся в низ ее живота. Их поцелуи были страстными. Он поднял голову, ища ее грудь, и их взгляды встретились. Ее глаза затуманились, потемнели от желания – он не сомневался, что в его глазах она видит то же самое.

Медленно, но верно приходило осознание того, чем они занимаются. Они снова ступили на опасную тропу. Ее взгляд начал проясняться; он снова не усомнился в том, что она видит в его глазах то же. Они чуть отстранились друг от друга, затем сели. Поправили одежду. Из-под навеса смотрели на голубое небо. Если бы только все происходило во сне, подумала Констанс, они бы не останавливались. Кадар встал и присел на край парапета. Убрав волосы с лица, она выпрямилась.

– Ты придумал, как лучше всего разорвать помолвку?

– Есть старинный обычай: если помолвка разрывается, пострадавшей стороне положен подарок в виде компенсации.

– В каком виде?

Кадар пожал плечами:

– Скорее всего, речь идет о большом кошеле с драгоценными камнями. Абдул-Меджид хорошо знает традиции и необходимые процедуры, я посоветуюсь с ним. Думаю, он обрадуется, узнав, что мои радикальные планы по преобразованию Маримона придется существенно урезать.

– По-моему, его реакция может тебя удивить, – сказала Констанс, садясь за бюро. – Мне кажется, что он восхищается тобой, даже считает тебя лучшим правителем для Маримона, чем был Бутрус.

Кадар сел напротив нее, взял ее записную книжку и принялся листать страницы, заполненные ее записями о небесных телах.

– Констанс, он просто старается втереться ко мне в доверие через тебя. Он любит целесообразность, которая… Что это? – Он не отрываясь смотрел в записную книжку.

Заглянув на страницу, Констанс мысленно ахнула. Вот беда! Как она могла забыть про свой глупый рисунок!

– Дай сюда. – Она потянулась к нему, но он спрятал книжку за спину. – Мне было любопытно, – пояснила она. – Нет, не только любопытно. Я хотела знать… понять, почему ты так… из-за чего ты… – Она осеклась, боясь: если она признается в своих мыслях, он угадает, какое сильное чувство кроется за ними. – Я спросила бы тебя напрямую, если бы думала, что ты мне ответишь.

Он ничего не ответил и долго молча разглядывал ее рисунок. Но она уже заметила ту искру в его глазах. Что делать? Надо было вырвать страницу из записной книжки и сжечь ее, однако в глубине души она надеялась, что рисунок заставит его заговорить.

Он устало потер глаза; Констанс ничего так не хотелось, как обнять его, разгладить морщины на лбу и поцелуями прогнать все его тревоги. Ей хотелось сказать, что это не важно, однако она понимала: это важно. Ей хотелось успокоить его, сказать, что ему не обязательно ничего рассказывать, хотя для него самого было бы лучше не таиться.

– Я просто хочу, чтобы ты был счастлив. – Она выбрала правду. – Вот и все, что меня волнует, Кадар. Я хочу, чтобы ты был счастлив.

Он ей поверил. Он мог даже повторить мысли Констанс. Глядя на запечатленную ею роковую историю его любви, он, как ни странно, испытывал эмоции постороннего человека. Ему было жаль влюбленных, жаль того, что он потерял свою идеальную любовь, но оба этих чувства воспринимались отстраненно, как будто эта история была чужой, а не его. И маленький нарисованный человечек был другим глупым юнцом, а не им. Казалось, что прошло не семь лет, а гораздо больше времени. Он по-прежнему с трудом вспоминал ее лицо и любовь, которая когда-то заполняла его сердце, делала Зейнаб центром его Вселенной, – она давно умерла. Превратилась в тень. В эхо. В призрак.