Тимери Мурари - Арджуманд. Великая история великой любви

— Нет. Ты достаточно сделал для нас, друг. День — это больше чем нужно. Мы снова проведем старика.

Уезжали мы в безлунную ночь. Темное небо затянули тучи, грозившие муссонным дождем, и Джаг-Мандир казался всего лишь плоской грудой камней, выступающей из воды. Не было ни отражения, ни красоты, и мы потеряли дворец из виду, не отъехав от берега и десятка гребков. Отступив в тень, он стал сном. Все было сном. Отчаяние воцарилось быстро и прочно.

Пересев на лошади (я с детьми была в ратхе), мы ехали под проливным дождем. Вода потоками обрушивалась из разверзшегося неба, погружая мир в непроглядную темень. Наш маленький отряд, горстка изгоев, торопливо продвигался вперед, обособленный от всего живого. Пыль превращалась в грязь, грязь — в лужи, лужи становились ручьями, ручьи сливались в реки, а реки — в бурные потоки. Вода неслась, подмывая сушу, разбивая и круша, пожирая все живое на своем пути, обращая равнину в бескрайнее озеро, затапливая деревни и поля. Все чаще встречались трупы — коровы и собаки, мужчины, женщины, дети, — воздух стал смрадным. Мы задыхались от зловония, исходившего не только от разлагающихся тел, но и от гниющих деревьев, раскисшей земли и мокрой одежды. Плесень росла на скамьях, рваных шаминьянах, на нашей прогнившей одежде.

В мире не было ничего, кроме дождя, жары и пота. Мне казалось, что даже волосы гниют у меня на голове, они липли к лицу, спине и шее, будто корни, безнадежно стремящиеся к земле.

Ехать на север я не мог — там меня ждал отец. Не мог я ехать и на восток — оттуда за нами гнался Махабат-хан. Был закрыт и запад — Персия находилась с нами в состоянии войны. В пику Джахангиру шахиншах, может, и предложил бы нам временное пристанище, но неразумно было бы удаляться за пределы империи — слишком долго пришлось бы возвращаться в случае смерти отца.

Поэтому мы направились на юг. Искать укрытие в Декане, хотя бы временное, чтобы Арджуманд отдохнула, было бы глупо. Она могла бы остаться в Джаг-Мангире, под присмотром Каран Сингха, но сама мысль о долгом, бесконечном пути без нее была невыносима. Я нуждался в ободрении Арджуманд, в ее мужестве и стойкости, в ее любви: ни от кого в мире я не мог этого получить. Если бы не она, я был бы совсем одинок, если бы не она, я давно впал бы в отчаяние. Когда я слышал ее нежный бархатистый голос, когда смотрел на ее восхитительное личико, когда она нежно касалась пальчиками моего лица и губ, я ненадолго забывался, отрешался от забот, и тревога рассеивалась.

Арджуманд не жаловалась, не протестовала, даже когда мои люди перестали сдерживаться. Я не мог их винить. Они пошли за би-даулетом , которого проклял Джахангир, и их не ждано богатое вознаграждение. В каждом сердце таилась мысль об измене, не было ее только в сердце Арджуманд.

Наш путь был извилист. Мы не могли переправиться через бушующие, вышедшие из берегов реки и были вынуждены петлять, поворачивая то на юг, то на север в поисках брода. Приют мы находили то в крестьянской хижине, то в заброшенной крепости, то в пещере. Эти убогие привалы — все, чем теперь обладал Владыка мира.

Дождь прекратился, и солнце высушило землю. В течение нескольких дней наш путь лежал по нежно-зеленой равнине, изобилующей цветами и кустарниками. Это благословенное время, увы, оказалось, очень коротким. Мы ускользнули от ливня лишь для того, чтобы страдать от губительного зноя. Сбросив ржавые доспехи, мои солдаты оставили при себе только мечи и щиты — хоть какую-то защиту на случай боя. Бесконечная череда дней, казалось, утратила всякий смысл — дни приходили и уходили, а наш отряд продолжал двигаться все дальше на юг. На девятнадцатый день мы добрались до окраины Манду.

Дальше ехать мы не смогли — Арджуманд истекала кровью. Хаким, как мог, унял кровотечение и настрого запретил ей двигаться. Я молился. Кровотечение прекратилось, но дитя было потеряно. Я плакал — не из-за него, а из-за Арджуманд, такой бледной и усталой она была. Если бы я только мог, отдал бы за нее жизнь, всю кровь, какая у меня есть! Я провел не один день у ее постели, забыв об опасности. Прошло десять дней, прежде чем любимая смогла сесть, Иса поддерживал ее, кормил, как ребенка. Медленно, постепенно к ней возвращались краски и сила. Но двигаться дальше мы не могли, пока она не окрепла окончательно.

Однако времени для отсрочки у нас не было. Аллами Саадулла-хан привел ко мне солдата-лазутчика, принесшего вести о передвижениях Махабат-хана.

— Ваше высочество, Махабат-хан в нескольких днях пути отсюда, он приближается к Индору.

— Арджуманд не может ехать.

— Придется.

— Придется? Ты говоришь «придется», когда я сказал «не может»?.. Прости меня, друг мой, за то, что я отдаю приказания, будто по-прежнему принц…

— Вы по-прежнему принц, ваше высочество, — криво усмехнулся Аллами Саадулла-хан. Зубы у него покраснели от бетеля, он исхудал, как и все мы. Что ж, жир можно нагулять только при дворе… Давно ли я знал Аллами? Мне казалось, целую вечность, и за это время он ни разу не дал повода усомниться в своей преданности. Я знал, что Аллами не очень богат, и меня поражало, что он хранит верность нищему, каким стал я. Мехрун-Нисса щедро наградила бы его за измену.

— Однажды ты станешь падишахом, — сказал он. — А пока нужно убегать. Мы не можем двигаться на юг. Туда Махабат-хан отправил отряд под командованием твоего брата Парваза. Возвращаться мы тоже не можем. Остается восток и запад, а там можно попытаться проскользнуть сквозь узкую щель между рук Махабат-хана.

— Ты предлагаешь сдаться?

— Нет. Кто знает, что предпримет Мехрун-Нисса? Отец не причинит тебе зла, но она-то не из рода Тимуридов. Она может уговорить его лишить тебя жизни. — Он передернул плечами. — Я предлагаю запад.

Мы еще долго размышляли. Жалкие, плачевные возможности… На сердце легла тяжесть неизбежного поражения.

Пока мы держали совет, подошел солдат, в шаге за ним держался невысокий тощий человечек.

— Ваше высочество, этот человек говорит, что хочет помочь вам.

Я взглянул в заросшее бородой лицо. Пришелец не опустил глаза, смотрел на меня смело, с достоинством. На нем были ветхие лохмотья, тюрбан запылился. Он стоял прямо, как человек, привычный к оружию, настороженный, воинственный.

— Кто ты? Почему хочешь помочь?

— Принц Шах-Джахан меня не помнит? Неважно. Это происшествие было песчинкой в вашей великой жизни.

— Ты насмехаешься надо мной?

— Нет, ваше высочество. Я не стал бы оскорблять человека, спасшего мне жизнь. — Он увидел, что я по-прежнему недоумеваю, и, наконец, пояснил: — Меня зовут Арджун Лал. Много лет назад, когда принц проезжал через Бурханпур, на его пути повстречался крестьянин с двумя братьями — родным и двоюродным. Нас должны были казнить по приказу такура и садра . Услышав мою мольбу о правом суде, принц разобрался в деле и приказал вместо нас казнить такура.