Тимери Мурари - Арджуманд. Великая история великой любви

— И как же ты поступишь, принц Шах-Джахан? — ярость принца забавляла жреца. — Пришлешь солдат? Но у тебя их слишком мало. Твой отец будет рад узнать, где ты скрываешься. А теперь уходи, пока мы не отправили гонца к Великому Моголу с известием, что его сын прячется в этих местах.

— А моя жена?

— Мы ничем не можем ей помочь.

Жрец развернулся и пошагал прочь. Остальные молча смотрели на нас, ожидая, как поведет себя принц. Он ничего не сказал, лишь медленно окинул взглядом стены крепости и обращенные к нему лица. Тронув поводья, он направился к воротам, и мы двинулись следом. Выехав из крепости, Шах-Джахан не проронил ни слова, не обернулся ни на закрывающиеся за нами ворота, ни на глядевших в спину людей. Я не мог догадаться, о чем он думает, — лицо его казалось высеченным из камня.

Дети подошли поздороваться с отцом, мальчикам хотелось осмотреть крепость. Шах-Джахан не удостоил вниманием никого, кроме Дары. Спешившись, он взял Дару за руку, и они вместе пошли к Арджуманд, чтобы посидеть в ее ратхе. Едва ли моя любовь могла заменить детям любовь и внимание отца, но я постарался увести их подальше от крепости, чтобы не подвергать опасности. Невозможно было предсказать, как поведут себя эти фиринги.

Аурангзеб поднял руки, требуя, чтобы я посадил его на плечи и позволил рассмотреть все получше. Один раз он оглянулся на ратху.

— У вашего отца много забот, ваше высочество. Заботы обременяют его и совсем не оставляют времени, чтобы побыть с вами, как хотелось бы, — сказал я.

— А Дара?

Я замешкался с ответом. Аурангзеб в упор смотрел на меня. Никакие объяснения не удовлетворят мальчика, ему нужна только отцовская любовь.

— Он самый старший, ему пора учиться. Когда ты подрастешь, отец и с тобой будет все обсуждать. Не забывай, мой принц, отец ведь мог оставить вас всех дома, в Агре, у дедушки. Но он пожелал взять вас с собой.

— Этого хотела мама.

— И отец тоже. Он не мог бросить вас.

— Почему? Аллах позаботился бы о нас.

Странный ответ. Мальчик изучал Коран, как и все дети, но его вера была крепче. Аллах стал для него единственным утешением, заменой родительской любви.

Мы отправились на север, убегая от тяжелого климата, от воздуха, насыщенного парами, который так и лип к моей агачи, облекал ее, как саван, лишая сил.

Переправившись через Дамадор, мы повернули на восток и ехали, пока не добрались до глинистых берегов Джамны. Хотя мы были далеко от Агры, вид реки показался знакомым, и наши сердца устремились к ней. Мы представляли, как эти чистые воды протекают мимо нашей крепости, огибают знакомый город. В памяти всплывали пейзажи, запахи и звуки, вспоминались друзья, оставшиеся у каждого из нас. Прошло столько лет с тех пор, как мы с ними расстались… Печальное, задумчивое молчание охватило всех.

Шах-Джахан погрузил руки в воду, словно пропуская сквозь пальцы воды родного дома. Арджуманд погрузилась в реку, как погружаются в Ганг. После омовения она посвежела, ожила. К ней вернулись смешливость, веселость. Она беззаботно щебетала, припоминая свои детские проделки в Агре, говорила о родителях, о дедушке с бабушкой… За время изгнания еще ни разу мы не оказывались так близко от дома, и все чувствовали, как нас тянет к нему. Стремление вернуться было почти неодолимым; хотелось отдохнуть в прохладном дворце на берегу Джамны, покататься верхом и поиграть в човган [99] Разновидность конного поло. на площади за крепостью, а потом на закате посидеть на балконе, потягивая вино (удовольствие, которого очень не хватало Шах-Джахану), и вести неспешные беседы, пока луна не явит свой лик миру… Юность наша давно превратилась в сон, врезавшийся в память, но как же подробно мы вспоминали ее!

Шах-Джахан все глядел на север, в сторону Агры, и долгие часы проводил наедине с Арджуманд. Они сидели вдвоем у реки, и я понимал: он так устал, что уже не хочет двигаться дальше. Принц мечтал о знакомых стенах красной крепости, о том, как смиренно падет ниц у главных ворот, а потом войдет…

Но мечта была несбыточной. Махабат-хан продолжать преследовать нас, многотысячная армия шла нам навстречу. Мы свернули на дорогу, по которой уже ехали однажды, на сей раз в объезд крепости фиринги, и двигались по ней, пока не достигли границы империи, конца нашего мира. Оттуда мы повернули на запад. Путь лежал по узкой, как веревка, полосе — по одну сторону был Хиндустан, по другую — страна, где я родился. Деревня уже почти стерлась из моей памяти, помнились только спокойствие неторопливой жизни да ярко-зеленая листва. Я никогда не говорил об этом с госпожой, слишком уж далека от нынешней была моя прежняя жизнь, и во времени, и в пространстве. Я знал, что дороги назад нет. Что сталось с моим братом Мурти? Как там Сита? Они, должно быть, давно меня забыли. Родители, наверное, умерли. Какой непривычной, скучной показалась бы мне теперь эта жизнь… Карма вырвала меня из тихого уголка и поместила туда, где я есть, сделав настоящим странником.

Близ Кавардхи [100] Город на севере Индии. Шах-Джахан еще раз сразился с Махабат-ханом. Это был даже не бой — короткая стычка, простое скрещение мечей, потому что оба донельзя устали. Мы отступили, Махабат-хан остался на своей позиции, хотя мог бы разбить нас, учитывая превосходящие силы. Даже тигры, продемонстрировав друг другу силу, иногда воздерживаются от драки…

Шах-Джахан казался невозмутимым. Сидя под тентом, он склонился над документом, который писал собственноручно. Он отправил меня за Аллами Саадуллой-ханом, а когда мы пришли, приказал подождать у входа, пока не закончит писать.

Письмо было адресовано Завоевателю, Повелителю рек и земли, Властелину морей, Обитателю Рая, падишаху Хиндустана Великому Моголу Джахангиру.

— Отец, — прочитал Шах-Джахан, не глядя на нас, — я, недостойнейший из сыновей, молю тебя о прощении. За свои прошлые ошибки и злодеяния я понес справедливое и заслуженное наказание. Ты по праву счел меня неблагодарным сыном, не проявившим должного уважения и ответившим злом за великое добро, любовь и почести. За три долгих года скитаний по твоей империи я в полной мере осознал всю глубину своей вины и чувствую, что более не в силах продолжать влачить этот жалкий жребий. Я устал от вражды, так же как моя жена и дети, и мечтаю лишь о том, чтобы жить в мире и согласии с возлюбленным отцом. Я вручаю тебе мою жизнь, чтобы ты распорядился ею по своей воле.

Запечатав письмо, принц протянул его Аллами Саадулле-хану:

— Ты должен вручить ему лично, — приказал он.

— Но Мехрун-Нисса не допустит этого. Я должен буду передать письмо ее визирю, евнуху Муниру. Получишь ты прощение или нет, зависит от этой женщины.

— Она пойдет на уступки. Власть Махабат-хана заметно возросла. Каждый год преследования придавал ему сил.