Екатерина Бэйн - Никогда не подсматривай [СИ]

— Не знаю, почему ты думаешь, что я изверг, Сюзон, — отозвался он, — конечно, я хочу тебе помочь. Пусть это не самая хорошая идея, но другого выхода из сложившейся ситуации я не вижу.

— Папа! — я подпрыгнула и даже хлопнула в ладоши в порыве чувств, — ты просто прелесть! — с этими словами я повисла у него на шее.

Он с удовольствием обнял меня и похлопал по спине.

— Вот и прекрасно, дорогая.

— А мама точно ничего не узнает? — спросила я немного встревожено.

— Лично я ей ничего говорить не собираюсь. Советую тебе поступить также.

— Я ничего ей не скажу. Зачем? У меня и в мыслях этого не было.

— И кстати, Сюзон. Веди себя спокойней. Не серди ее. Соглашайся со всем, что она скажет. Не нужно вызывать у нее подозрения.

— Хорошо, — с легкостью согласилась я.

Ради того, чтобы избавиться от назойливой опеки матери, которая считала, что сделает меня счастливой не спросив, я была готова и не с тем согласиться.

— Умница, — похвалил меня папа, — значит, договорились.

Поцеловав меня в щеку, он вышел. Я поскорее задвинула сундук на место, чтобы не шокировать Анну и захлопнула дверцу шкафа. Если папа собирается советоваться с де ла Рошем, то неизвестно, к какому решению они придут. Может быть, мне не нужно уходить сегодня. Может быть, они назначат другой день.

Не в силах усидеть на месте, я немного прошлась по комнате из угла в угол, точнее пробежалась. Меня так и распирало веселье. Здорово придумал папочка. Он такой замечательный! Просто душка. Я его обожаю. Ни у кого нет такого прекрасного отца!

За ужином я собиралась вести себя как паинька, тихо словно мышка. И это не было лишним, потому что у мамы был замечательно развит нюх на такие дела. Она каким-то шестым чувством угадывала мои мысли. Да и не только мои. Так что, мне нужно быть поосторожнее.

Но по-видимому, я недостаточно хорошо умела скрывать свои чувства. Потому что за столом мама решила, что у меня слишком спокойный вид для неудавшейся невесты.

— Я нашла тебе нового жениха, Сюзон, — сообщила она, сверля меня взглядом, — очень умен, богат и занимает прочное положение при дворе. Он тебе подходит. Полагаю, на следующей неделе я смогу переговорить с ним.

— А как же траур? — невинно спросила я, хотя клялась себе не раскрывать рта.

Мама взглянула на меня еще более проницательно.

— Мне жаль месье Грандена, но Шарль прав, он не являлся нашим зятем, так что это лишнее.

Я промолчала, хотя у меня было, что сказать на это. Очень хотелось напомнить маме, что несколько часов назад у нее было абсолютно противоположное мнение по этому поводу. Но она всегда меняла его так, как ей это было удобно.

— Уверена, что мое предложение придется ему по душе, — продолжала тем временем мама, — ты всегда ему нравилась.

— Кому? — поинтересовалась я, кладя в рот кусочек мяса.

— Мишелю де Тревезу. Правда, ему уже тридцать, но это самый лучший возраст для мужчины.

— По сравнению с моим поклонником он отвратительно молод.

— Сюзон! — возвысила она голос, — твой сарказм неуместен!

— Конечно, мама, — согласилась я, — прости, пожалуйста.

— Забудь о своем поклоннике. Я ничего не хочу об этом слушать. Ты выйдешь замуж за того, кого я тебе выберу или не выйдешь вообще.

— Я всегда это знала, мамочка. Либо все будет так, как ты сказала, либо не будет ничего.

— Когда ты прекратишь дерзить! Ступай к себе и остынь. И советую тебе привыкать к мысли, что Мишель де Тревез будет твоим мужем.

Я отложила вилку и встала.

— Мне жаль, мама, — сказала я, — жаль, что ты не хочешь меня понять. Жаль, что тебя никогда не интересовало мое мнение. И ничье вообще.

С этими словами я развернулась и вышла из столовой. Мне было грустно. Ну почему она такая упрямая? Почему предпочитает испортить дочерям жизнь, чем признать свою неправоту? Было жаль, что мы можем расстаться с ней, так и не договорившись. И более того, в состоянии хронической ссоры.

Прошло два дня, на протяжение которых я все больше нервничала. Разговоры мамы о моем будущем замужестве меня ужасно злили и я все силы положила на то, чтобы реагировать на них должным образом. Не раз и не два мне хотелось сорваться и закричать, но я терпела, стиснув зубы. Никогда не думала, что сдерживаться бывает так сложно.

Но были и другие причины для беспокойства. Во-первых, я опасалась, что де ла Рош, прослышав о наших сложностях, решит решить все по-своему. А из этого ничего хорошего не выйдет. Надеюсь, что папа это понимает и помешает ему так поступить. Но все-таки, кто знает! Эти мужчины, кто поймет, что у них на уме. Иногда мне казалось, что там нечто совершенно противоположное тому, что находится в голове у женщин. Если женщина думает так, то мужчина совершенно наоборот.

К концу второго дня мне было еще хуже, чем накануне. Я из последних сил терпела, выслушивая мамины инсинуации насчет предполагаемого жениха. Она со смаком обсуждала его достоинства, напрочь игнорируя недостатки, словно их не было вовсе.

— Думаю, к концу следующей недели мы уже сможем пригласить его на обед, чтобы уточнить детали, — заявила она с самым что ни на есть радостным видом, — Сюзон, ты могла бы хоть что-нибудь сказать по этому поводу. Ведь это же твой жених, в конце концов.

— Да? — спросила я непередаваемым тоном.

— Не скрипи зубами, — посоветовала она, — пора уже привыкнуть к мысли, что ты выйдешь за него замуж.

— Ничего говорить не буду. Ты прекрасно знаешь мое мнение.

— Это все глупости, Сюзон. Тебе уже почти восемнадцать. Я в твоем возрасте была куда серьезнее.

— Хорошо, — процедила я сквозь зубы, — хочешь знать мое мнение по этому поводу? В самом деле?

Мама кивнула головой с таким видом, словно приготовилась выслушать самые изысканные комплименты в адрес Мишеля де Тревеза.

Не знаю, должно быть я была ужасно несправедлива к этому человеку. Я его совсем не знала и рассуждать о таких вещах было не слишком хорошо. Но в этом была виновата мама.

— Так вот, мамочка, более гнусного, мерзкого и отвратительного типа я еще не встречала. Одна мысль о том, что я могу стать его женой, вызывает во мне тошноту. Вот так. Ты это хотела услышать?

— Сюзон, прекрати, — отозвалась мама.

Ничего другого она сказать разумеется не могла. Я встала, стараясь двигаться как можно медленнее, потому что подозревала, что если не буду этого делать, то разнесу столовую до основания.

Поэтому, я медленно вышла за дверь, ничего больше не сказав примолкшей родительнице. Отец, сидевший тут же, тоже молчал, должно быть как всегда не желая вмешиваться.

В своей комнате я села на подоконник, прислонившись лбом к холодному стеклу. Нужно остыть, нужно прийти в себя. Ничего хорошего еще не выходило, когда я злилась. Хотя, почему не выходило? Я становилась смелее настолько, что меня называли безрассудно смелой. Надо же, меня безрассудно смелой! Я всегда считала себя редкостной трусихой.