Екатерина Бэйн - Никогда не подсматривай [СИ]

С детства меня все, кому не лень, корили за рассеянность. Отец так прямо и говорил: «Сюзон, рассеянность — это твой единственный существенный недостаток». И был прав. Рассеянность мешала мне в детстве быть более живой и непосредственной девочкой, а сейчас она заставляет меня забывать о самых элементарных вещах. Доходит до того, что я могу внезапно очнуться посередине разговора, не помня ни слова из сказанного. Я пыталась с этим бороться, но увы, безрезультатно. Такая рассеянность иногда встречается у ученых, погруженных в обдумывание своей теории. А мои мысли витают в облаках. Честно говоря, я не могу даже толком объяснить, о чем, собственно, я думаю. Забавно, правда?

Итак, все дело в моей оторванности от реальности. Мне всегда казалось, что мои воображаемые миры куда интереснее реального. Ну разумеется, ведь выдумать можно все, что угодно. А на самом деле все не так, как хотелось бы. И все же, с другой стороны, нельзя сказать, что я мечтательна. Нет. Скорее всего, все дело в моей способности уходить от реальности и погружаться в некое подобие сна наяву. Я слушаю, но не слышу, я смотрю, но не вижу, я нахожусь в данном месте, но меня самой здесь нет. Вот так все обстоит на самом деле.

И поэтому я удивилась, когда мои родители отправили меня на службу к принцессе. Особенно, на этом настаивала мама. Она полна тщеславия, насколько я помню, она всегда хотела жить лучше, чем мы живем в данный момент, занимать ведущее положение в обществе, иметь много денег. Последняя проблема была и остается в нашей семье самой существенной. Денег нам никогда не хватало. Их всегда было катастрофически мало. Просто обида берет за наш род. Де ла Фонтэны в давние времена были очень влиятельны, даже сейчас считаемся одним из наиболее знатных родов. Знатных, но не богатых. Говоря проще, мы — почти нищие. И это качество не может искупить ни знатность, ни образование, которое дали нам наши родители. Нам, это мне и моей сестре Алиенор. Алиенор старше меня на три года, замужем, но как она сама говорит, своего мужа терпеть не может. Честно говоря, это меня не удивляет. Если бы вы видели ее мужа! Ему уже за сорок, лысеющий, толстый и одышливый мужчина, постоянно потеющий. Он и Алиенор — небо и земля. Моя сестра высокая, тоненькая, белокожая, с золотистыми волосами и карими глазами — настоящая красавица, и рядом с нею ее муж больше смахивает на гоблина. Мне жаль Алиенор до такой степени, что я иногда плачу, когда представляю себя на ее месте. Правда, мама говорит, что от меня с моим чересчур живым воображением нельзя ждать слишком многого. Я могу представить себе все, что угодно, забыв, что на самом деле все иначе.

Итак, что касается моей новой должности фрейлины. Честно говоря, мне трудно составить какое-то особое мнение об этом. Чтобы чего-то добиться, будучи фрейлиной принцессы, нужно обладать тщеславием матери. И в любом случае, как следует потрудиться. А я, мало того, что рассеянна, так еще и фантастически ленива. Признаюсь в этом без стыда, потому что это очевидно. О моей лени люди слагают легенды. Говорят, что мадемуазель де ла Фонтэн не встанет с кресла даже для того, чтобы поднять золотой слиток, потому что для этого ей придется пошевелиться. Не знаю, подняла бы я слиток, если бы мне повезло его увидеть. Наверное, все-таки подняла бы. Если только он не слишком тяжелый.

Прошла уже неделя, как я приступила к обязанностям фрейлины Ее Королевского Высочества. Я написала, кажется, что приступила к обязанностям. Точнее, пыталась приступить. Дениза Лагранж и Марселла де Монтале, которые служат вместе со мной, все время тормошат меня и пытаются направить на путь истинный. Возможно, они хотят, чтоб я с головой окунулась в их интриги. Честно говоря, эти интриги напоминают мне хитроумную старинную шкатулку, хранящуюся у мамы в укромном месте. Сама шкатулка достаточно большая и с виду вполне обычная, но вот внутри нее находится еще одна, в той — другая — и так до самой маленькой, в которой с трудом помещается кольцо.

Итак, я не стала принимать участие в интригах, хотя бы потому, что на то, чтобы понять их, мне потребуется лет сто, не меньше.

Поэтому я держалась особняком и, часто оказываясь одна, бродила по мрачным переходам Лувра, знакомясь с обстановкой. Ни Дениза, ни Марселла ни за что не согласились бы сопровождать меня в хождениях, которые были совершенно бесцельны. А они никогда не делали ничего бесцельного. Дениза, которая была мне немного ближе, чем Марселла, вероятно потому, что у нее было больше терпения, как-то спросила, почему я так странно провожу свое свободное время. Это был сложный вопрос, я сама этого не знала.

Следует также добавить, что меня никогда не пугали ни темные коридоры, ни пустынные переулки, ни лес. Я бродила как неприкаянная по всем вышеперечисленным местам и никогда не встречала ничего такого, что бы меня испугало. Жители в округе в уверенности, что я немного странная. Наверное, это так. Все зависит от того, что именно считать странным. Некоторым кажется странным вышивание крестиком. Впрочем, с таким же успехом можно называть странной всю нашу семью. Например, папа увлекается химией и тратит на это все свое свободное и несвободное время, а также деньги, которые и без того исчезают у нас с пугающей быстротой.

Так вот, в тот день, с которого началась эта история, я вновь бродила «где-то там». Днем я была свободна от своих обязанностей и, как обычно, отправилась побродить по замку. Кстати, выражение «где-то там» придумала Дениза, отвечающая на вопросы, где мадемуазель де ла Фонтэн. «Мадемуазель де ла Фонтэн? О, как обычно, бродит где-то там. Где именно? Понятия не имею».

Сейчас я уже не могу вспомнить точно, где именно я была. Помню лишь темные, длинные коридоры, комнаты, в которые я изредка заглядывала и лестницы, по которым поднималась или спускалась. Этот процесс длился довольно долго, может быть час, может быть два, точно не скажу. Я устала и решила отдохнуть. Идти обратно до моих апартаментов было слишком долго, поэтому я открыла первую попавшуюся дверь и оказалась в маленькой комнатушке. Оглядев ее беглым взглядом, я отметила кровать, шкаф и зеркало. На полу лежал пушистый ковер, в ворсе которого мои ноги тонули по щиколотку.

Больше в комнате ничего не было. Я подошла к окну и отодвинула тяжелую длинную портьеру. Окно было маленькое и узкое. Сквозь него я видела пустынный двор с аккуратно подстриженной травой и низкие кустарники. Все это было очень плохо видно сквозь пыльное стекло, к которому давно не прикасались. Я провела по нему пальцем, посмотрела на него и вытерла о портьеру. На стекле осталась длинная, узкая полоса.