Елена Арсеньева - Северная роза [litres]

Она взглянула на Григория. Сердце падало, падало от мгновенных воспоминаний… но нет. Это было – и ушло. Не для нее! И не о том надо думать. Скрепилась, вздохнула глубоко и сказала, сама удивившись тому, как твердо прозвучал ее голос:

– Спасите моего мужа.

Воцарилось молчание. Потом Прокопий махнул на Троянду рукой: чего, мол, городишь?! Васятка проворчал:

– Эка… хватила!

Григорий ничего не сказал, только глянул вприщур, и этот острый взгляд словно бы лезвием полоснул Троянду. И сказал:

– Согласен.

Прокопий с Васяткой в один голос ахнули. Троянда качнулась – только сейчас до нее дошло, чего потребовала и на что готов Григорий. Неужто еще и других намерена она втянуть в ту бездну, куда уже рухнул Гвидо, и откуда она едва-едва сама выбралась?

– Ты в уме? – наконец обрел голос Прокопий. – Смерти ищешь? Хоть спросил бы раньше, чего брать намерен приступом. Ту, как ее, со свинцовой крышей? Или подвалы Дворца дожей? Сам-один пойдешь или еще и команду положить намерен?

Григорий вопросительно смотрел на Троянду, и она зачастила – не думая, не подбирая слов и решений: они как бы сами приходили на язык:

– Его содержат в Мизерикордии. Это монастырская тюрьма. Туда есть ход из сада… я знаю… я узнала.

– Как же? На базаре, что ль, услыхала? – ехидно усмехнулся Прокопий.

– Подкупила монастырского сторожа, – огрызнулась Троянда и зло глянула на Григория: он чего молчит? Согласился, а теперь молчит, лучше бы уж не соглашался, ей-богу!

– Думаешь, это и вправду возможно? – молвил тот, словно прочитав ее мысли. – Или поляжем там все как есть?

Троянда задумалась. Отдала ли Цецилия приказ перекрыть тайный ход? Возможно, и тогда вся затея напрасна: пока они будут разбирать завал, такой шум поднимется, что стража сбежится. Наверняка теперь в монастыре, хотя бы для приличия, выставлена стража! Но очень может быть, что ход свободен. Ведь потайную дверь невозможно открыть из кельи! Только снаружи, в стене хода, есть педаль, которая приводит в движение механизм двери. Гвидо может ощупать и простучать каждый дюйм своей камеры, однако ни за что не откроет себе путь к свободе. Зачем Цецилии создавать себе лишние хлопоты, замуровывать ход, который, конечно, ей еще пригодится после смерти узника? Ведь секретную педаль не найдет ни один человек, кроме Цецилии, никто не знает этой тайны. Знала Троянда – случайно, от Гликерии. Но ведь Цецилия убеждена, что Троянда умерла, убита! Наверняка ход свободен. Ничто не помешает им спасти Гвидо!

Нет, почему – им? Зачем ей вообще еще кто-то? Она вполне может сама проникнуть в монастырь под покровом ночи – и уйти оттуда вместе с узником, однако… вдруг ночью сад стерегут? Вдруг стража что-то заметит? Опять же – вдруг Гвидо так ослабел, что его придется нести? Наверняка придется – он же перенес пытки. Один-два надежных человека ей не помешали бы, конечно. Но больше просить этих людей она не станет. Ничего, наймет на пристани пару-тройку лаццарони [38] Бедняков, оборванцев (итал.) . . Троянда на миг задумалась: а на какие деньги будут наняты эти самые лаццарони? Или с ними придется расплатиться иначе?.. Ладно, об этом она подумает, когда дойдет до дела. А сейчас – прочь отсюда. Хватит с нее растерянных взглядов Васятки, ехидных – Прокопия и непонятных, загадочных – Григория. В конце концов… в конце концов, эта ночь…

Мысли были обволакивающе опасны, и Троянда, отмахнувшись и бросив:

– Ладно. Забудьте, что я говорила. Обойдусь сама. Прощайте! – ринулась к двери, не позволив себе даже взглянуть на Григория, не давая слабости завладеть собою, как вдруг раздался возглас:

– Погоди-ка! – И она замерла, вконец изумленная: ее окликнул Прокопий!

Она оглянулась, не веря ушам, но и правда: Прокопий торопился к ней, бормоча:

– Погоди! Экая ты прыткая! Такие дела с наскоку не решают. Надо подумать, потолковать…

– Об чем же тут толковать? – удивилась Троянда. – Все просто: да или нет. Нет так нет!

– Погоди! – сердито сверкнул глазами Прокопий. – Нет-то оно, конечно, нет… скажи только: ежели твой муженек художник, так, может, знает он здешнего синьора по имени Пьетро Аретино?

Троянда вытаращила глаза.

Григорий присвистнул:

– Ну, хитер же ты, братка!

– Ищи умного в лавке! – поддакнул Васятка.

Лицо Прокопия от этих слов на миг расцвело безудержной мальчишеской улыбкой, но тут же приняло свое обычное хитровато-недоверчивое выражение:

– Так знает или нет?

– А если знает, то что? – в тон ему спросила Троянда, немного придя в себя от неожиданности.

– Ничего. Просто спрашиваю. За спрос, как известно, денег не берут! – усмехнулся Прокопий.

– Знать-то знает… – туманно ответила Троянда. – Но может, и нет…

– Как это? – не понял Васятка, а Григорий отвернулся, скрывая смешок.

– Ты, молодка, голову нам не морочь! – рассудительно проговорил Прокопий с видом почтенного старца, разговаривающего с девчонкой. – Суть вот в чем. У нас до этого синьора Аретино дело первейшей важности, однако никак не можем мы найти к нему подхода. Вдобавок дело секретное. И вот ежели, к примеру, твой муж взялся бы за нас похлопотать перед тем Аретино, мы б его спасать пошли с охотою. Ну а ежели нет… чего тогда попусту головой рисковать?

– Он знает Аретино! – севшим от волнения голосом быстро сказала Троянда. – Обещаю, что сведу вас, если вы спасете Гвидо.

– Гвидо? – озадачился Васятка. – А это кто ж таков?

– Кто-кто! Дед Пихто! – рявкнул Григорий, вдруг впав в такую ярость, что даже руки у него затряслись. – Мужа ее так зовут, неужто не понятно тебе, дубина стоеросовая?!

И вышел из комнаты, шарахнув дверью об косяк.

Издавна на колокольне Сан-Марко несла вахту стража, наблюдавшая за появлением близ берега вражеских судов или возникновением пожаров в городе. Еще колокольня служила маяком для кораблей, возвратившихся из дальнего плавания. Она значилась во всех лоциях как самый приметный ориентир для судов, приближающихся к Венеции. Днем в лучах солнца ярко сверкал золоченый ангел, а ночью наверху башни зажигали сигнальный огонь. Горел он и сейчас. И колокол звонил – тихо и печально.

– Кого-то казнили в «Prignioni», – шепнула Троянда, ни к кому не обращаясь, но Григорий услышал и покосился на нее:

– Откуда ты знаешь?

– Слышишь? Это звонит Малефичио – самый маленький колокол Сан-Марко. Maleficio означает «преступление»: его звон оповещает народ о свершившейся казни.

– Царство небесное! – перекрестились Григорий с Васяткою, и Троянда, эхом отозвавшись:

– Царство небесное! – тоже осенила себя крестным знамением. Спутники поглядели на нее косо, и только тут Троянда сообразила, что крестилась не справа налево, по-православному, а слева направо, как привыкла в монастыре. Никто ей ничего не сказал, но, спеша загладить свою оплошность, она затараторила: