Елена Арсеньева - Чужой муж

Может, отец просто жалеет его? Или, легко уничтожив свидетельство о браке Родиона с другой женщиной, он решил, что так же легко уничтожил в сердце дочери и обиду, и горечь, и ревность?

Напрасно он так думает!

Кажется, Силантий Андреевич, который за долгие годы работы в родильном доме чего только не насмотрелся, ничуть не был смущен тем, что отец и муж Лили – всевластный отец и законный муж! – стояли в сторонке от веселой толпы, поздравлявшей молодую мать. Всякое бывает!.. Но вот наконец он напроизносился своих пафосных речей и как ни в чем не бывало позвал:

– Папа! Ну где же вы?!

Смотрел он в это мгновение на Родиона и, похоже, готовился передать ему ребенка. Родион замешкался, и Говоров поощряюще подтолкнул его в спину…

Ну уж нет! Если папочка и муженек решили, что их нежная и хорошо воспитанная Лилечка побоится публичного скандала, то они глубоко ошибаются!

– Силантий Андреевич, я сама возьму, – спокойно сказала Лиля, забрав ребенка у врача, который, судя по его виду, все же встретился с чем-то неожиданным.

– Лиля, дай мне! – тихо попросил Родион, не глядя передав цветы Тасе.

Лиля твердо встретила его молящий взгляд и так же твердо ответила:

– Нет.

– Лилька! – По ступенькам, с цветами и конфетными коробками, поднимался отец, за ним следом спешил Егорыч с бутылками шампанского. Веселым бодрым голосом Михаил Иваныч крикнул: – Ну-ка, где моя красавица?

Заглянул через ее плечо, всмотрелся в розовевшее среди пены кружев личико Киры – и умилился:

– Ух ты! Смотри-ка, похожа! На меня, на деда похожа!

Он чмокнул Тасю в щеку, отдал ей свой букет и сказал:

– Поздравляю! Ну, Егорыч, чего стоишь?!

– Молодец, коза! – выкрикнул Егорыч.

Начали одаривать врачей и медсестер традиционными конфетами и шампанским, а Лилю обступили друзья. Тася осторожно приняла у нее младенца.

А у Лили не хватало рук для цветов, которые ей со всех сторон давали ребята и девушки – друзья-студенты. Но вот их словно ветром сдуло – побежали пить шампанское, которое уже разливал Говоров.

Ну, тут наконец дождались своей очереди охать и ахать Евсеич с Варварой. И вот раскрасневшийся Михаил Иванович приобнял Тасю за плечи, потом распахнул перед ней дверцу «Волги», улыбнулся Лиле:

– Садись, дочка! Домой поедем!

Однако Тася с Лилей, переглянувшись, прошли мимо и направились к точно такой же черной «Волге», стоящей поодаль. Из нее, тяжело опираясь на палку, выбрался Шульгин и, поцеловав Лилю, распахнул заднюю дверцу.

Говоров стоял онемев, однако Родион сорвался с места:

– Лиля! Что это за демарш?!

В голосе его звучала еле сдерживаемая ярость.

Однако Лиля смотрела без страха и точно так же твердо произнесла:

– Я не вернусь домой. Не хочу видеть ни тебя… – взглянула поверх его плеча, – …ни тебя, папа. Мы с Кирой будем жить у мамы.

– При чем здесь мама?! – пожал плечами Родион. – Лиля, у нас с тобой своя семья!

– Какая семья?! – горько усмехнулась Лиля. – О чем ты говоришь? Сколько у тебя их?! Две, три, пять?

Родион только глаза опустил.

Тяжело ступая, подошел Говоров – у него был вид человека, который не вполне понимает, что происходит. А главное, каким приказом это можно исправить.

– А ты, папочка, – повернулась к нему Лиля, – покрывал его. Предатель! Хотел, чтобы я жила в этой грязи!

– Не говори ерунды, Лилька! – взмолился Михаил Иванович. – Ты устала, измотана…

Не слушая, Лиля села в машину, взяла ребенка.

Говоров резко схватил за руку Тасю:

– Ты-то зачем ей потакаешь?!

Шульгин шагнул вперед.

– Оставь Тасю. Она пока моя жена! – Властно кивнул ей: – Садись в машину!

Захлопнул за ней дверцу, пошел к переднему сиденью.

Говоров заступил ему дорогу:

– Радуешься? Всех отобрал у меня? И Тасю, и Лильку… и внучку!

– Пока, друже, – невозмутимо ответил Шульгин. Повернулся к Родиону и сообщил: – А ты, Камышев, – осёл на двух копытах.

«Волга» Шульгина уехала.

Говоров исподлобья взглянул на Родиона. Он и сам не знал, ненавидит этого парня или жалеет. Он и сам не знал, ненавидит или жалеет себя самого…

– Может, он и прав, – пробормотал Родион. – Может, я и в самом деле осел на двух копытах. Но Лильку и дочь я верну!

Однако это оказалось не так просто сделать, как предполагал Родион. Он не раз и не два поднимался к двери квартиры Шульгина, где таилась, как в крепости, Лиля, стучал, звонил, поднимал шум, кричал, умолял, убеждал… Однако Лиля в лучшем случае отвечала, что между ними все кончено, что она не хочет видеть ни его, ни отца, – а чаще вообще не подходила к двери.

Как побитый, спускался Камышев во двор, подходил к светлой «Волге» – не ведомственной, а личной машине Говорова, – закуривал…

Ключи от машины дал ему тесть в надежде, что Лиля когда-нибудь сдастся на мольбы Родиона и он сразу увезет ее домой, не связываясь с такси, которого небось ждать так долго, что строптивая Лилька и передумать может.

Однако почти всегда к дому Шульгина одновременно с Родионом приезжал и сам Говоров.

Михаил Иванович не осмеливался подниматься наверх, к той двери, за которой спасались от него две самые любимые им женщины. Терпеливо ждал внизу, а завидев зятя, который спускался с безнадежным и озлобленным видом, тоже начинал злиться.

Злила строптивость дочери, злила неуступчивость Таси, которая ее поощряла, злила слабость этого сильного и крепкого с виду мужика, его зятя, который теперь все свои беды и промахи взвалил на плечи тестя, поссорил его с Лилей – а теперь причитает, что на него вся надежда, жалуется, что Лиля с ним и разговаривать в очередной раз не захотела.

Говоров с удовольствием набил бы ему морду, однако знал, что сверху из окна за ними наблюдают Лиля и Тася. Он видел их силуэты за кружевной занавеской в окне квартиры Шульгина – и пытался понять, как повела бы себя Лиля, если бы он сейчас избил Родиона и прогнал его. Тогда можно было бы подняться к двери Шульгина и сказать Лиле и Тасе, что он оформит дочери развод с мужем, что запретит ему вообще появляться в городе, что все-все понял, что больше не будет вмешиваться в чью-то жизнь…

От таких мыслей Говоров готов был хохотать, заливаясь горькими злыми слезами.

Они чего от него добиваются, эти две бабы?! Эти две глупые бабы! Чтобы Михаил Иванович Говоров приполз к ним на коленях? Чтобы Михаил Иванович Говоров, второй секретарь обкома – обкома! – партии, выставил себя на посмешище перед всем миром? Чтобы о нем судачили? Мол, женит-разводит свою семью, словно крепостник – своих крестьян, самовластно и самовольно?!

Трезвость мыслей напрочь отказывала Михаилу Ивановичу, стоило ему только представить, что будет, если он в очередной раз «наведет порядок» в загсе. Ужасаясь тому, как сплетни могут отразиться на его карьере, а главное – повредить его репутации властного и несгибаемого руководителя, он отказывался понять: с точки зрения Таси, Лили… и даже Родиона, он в самом деле ведет себя как самодур-крепостник, и даже Родион, который сейчас заискивает перед ним и ищет в нем опоры, – всего лишь угодливый лакей, который готов восхищаться всем, что только ни городит его барин, – потому что надеется урвать кусок послаще с господского стола! И не сомневается, что барин швырнет ему этот кусок, потому что они с лакеем замешаны в таких гнусных делишках, что лучше бы им друг друга держаться, да покрепче.