Елена Арсеньева - Чужой муж

Родион метался под дверью, просил, умолял, бранился… Лиля не отвечала.

Наконец привезли питание для ребенка, и Римма появилась в коридоре.

– Сейчас откроет, вот увидите, – шепнула чуть слышно и постучала в дверь, – Лилия Михайловна! Девочка плачет, потому что голодная. Очевидно, у вас не хватает молока!

Родион не поверил ушам. Проскрежетал ключ в замке! Дверь открылась!

Лиля испуганно смотрела на Римму.

А та спокойно сказала:

– Моя дорогая, с молочной кухни привезли детское питание. Давайте девочку, я покормлю.

Лиля растерянно смотрела на нее. Наверное, надо было бы попросить принести питание сюда, покормить самой… Но она так устала! Руки болели все время держать на руках Киру, укачивать. Прилечь бы хоть на часок!

Она, как во сне, отдала ребенка няне.

Как ни странно, Кира мигом перестала плакать…

Лиля немного успокоилась. Да, без няни трудно, конечно. Ладно, пусть эта женщина покормит ребенка, потом можно подумать, что делать. А теперь – поспать! У Лили мутилось в голове и от усталости, и от потрясения, которое пришлось пережить.

Няня ушла, а Родион остался!

Что он, с ума сошел?!

– Так, уходи отсюда! – крикнула Лиля, пытаясь открыть дверь.

Родион захлопнул ее:

– Ты что? Подожди…

Попытался обнять ее, но Лиля вырвалась и закричала:

– Камышев, уходи! Уходи из этого дома. Или я уйду.

– Успокойся, – шептал он, – успокойся.

– Уходи! – упрямо повторяла Лиля. – И вместе мы жить не будем!

– Лиля, ну что такое ты говоришь! – Родион стиснул ее в объятиях, прижал к себе: – Выслушай меня, я тебя прошу.

– Не трогай меня! – Лиля упорно пыталась вырваться.

– Лиля, успокойся, ну зачем ты мучаешь и меня, и себя? – взмолился Камышев. – Ну вспомни, мы были счастливы с тобой!

– Не трогай меня! Не трогай! – Лиля кричала так, что крики эти разносились по всему дому.

Римма, унося девочку, приостановилась, вслушалась, покачала головой…

Бедная женщина. Но что делать? Товарищ Говоров сказал Римме, что она за девочку отвечает головой… Да, ребенок – сейчас самое главное. А Родион Петрович пускай с Лилией Михайловной разбирается. Товарищ Говоров хочет, чтобы они помирились, – ну вот и пускай мирятся. Как муж с женой!

Римма достала из теплой воды бутылочку, надела соску. Кира довольно чмокала, а по дому неслись крики, полные мольбы, страха, боли…

Римме казалось, что стены дома насторожились. Может быть, они такого не слышали. Может быть, слышали очень часто…

Нет, это не ее дело! Ее дело – ребенок!

Иногда Кира вздрагивала от этих криков, но вскоре они затихли.

Вот и хорошо, подумала Римма и приподняла девочку, чтобы срыгнула.

Ее дело – ребенок!

А там, в Лилиной старой комнате, на ее узкой кровати, Родион наконец добился от жены того, чего хотел.

Лиля располосовала ему щеку ногтями, но он не отступил, а почувствовал еще более сильное вожделение. Вот так же они когда-то с Веркой дрались. Жена… Верка, в смысле… Она ведь была постарше его… Лет на пять, кажется. Ну и спуску не давала. Вот с ней в самом деле было так: милые бранятся – только тешатся! Ничего, эта старая мудрость и в случае с Лилькой оправдается! Да в самом деле, надоело Родиону беспрестанно прощения просить, нежничать, заискивать, унижаться! Он ей муж! Он ее женщиной сделал! Она его женщина, его жена, и он заставит, за-ста-вит ее слушаться. Он получит свое, получит свое, вожделенное…

Наконец она сдалась, но только когда потеряла сознание. Потом, насытившись вволю, уснул и Родион.

Блаженным сном удовлетворенного мужчины.

Уснул – как провалился!

Разбудили его рассветные лучи солнца, бившие в окно.

Повел рукой по кровати – пусто.

Подхватился:

– Лиля?

Может, к дочке пошла? Нет, слишком рано… Девочка еще спит, конечно. В доме тишина.

На полу валялись клочки от розового халатика, в котором вечером была Лиля.

При взгляде на них Родиону стало не по себе. Куда она подевалась?

Вышел в коридор, обошел все комнаты на втором этаже.

Внизу, под лестницей, показалась Римма:

– Родион Петрович, здесь ее нет, я проверила. И двери все изнутри заперты.

Ишь, смышленая баба! Не зря ему показалось, что на надзирательницу смахивает.

Да ладно, черт с ней! Где Лиля, он же все уже обошел?!

Нет, вот еще одна дверь…

Эта дверь ведет в мансарду. Родион вспомнил: когда он только сюда перебрался и Лиля показывала ему дом, она рассказывала о какой-то фее, о призраке женщины, которая там в этой мансарде повесилась. Родион, конечно, только посмеялся. Ему хотелось войти, посмотреть, что там и как, однако он не смог открыть дверь. Лиля на полном серьезе сказала, что фея его не пускает. И легко толкнула дверь. Та открылась…

Ну и ничего там особенного не оказалось: пылища, мусор да паутина. Родион снова посмеялся над девчоночьими бреднями и вышел вслед за Лилей. На пороге, помнилось, оглянулся – и в глаз бросилась низкая потолочная балка. Подставь стул – и окажешься прямо под ней. Наверное, тут и повесилась та самая «фея».

Потом он про все это и думать забыл, конечно: такие события в собственной жизни развернулись, что не до старых баек стало! Но сейчас вдруг так заныло сердце, когда встал перед этой низкой дверью…

Толкнул ее что было сил. Ворвался…

Лиля с петлей на шее стояла на табурете прямо под низко нависшей балкой. Она шагнула с табурета как раз в то мгновение, когда Родион открыл дверь.

Тася сидела во дворе больницы. Люди в больничных пижамах медленно проходили мимо. У всех были странные взгляды: казалось, эти люди смотрят внутрь себя. Окружающего для них как бы не существовало. Они жили в каком-то своем мире. Может быть, там им было лучше, спокойней…

А может быть, Тасе это просто казалось. Может быть, ей казалось так потому, что это была не простая больница, а психиатрическая лечебница. А там, в одной из палат, находилась сейчас Лиля.

Она лежала на топчане, привязанная ремнями. Никого не узнавала, ничего не понимала. Она день и ночь кричала: «Не трогайте меня! Отпустите! Не хочу!» Лиля тоже жила в каком-то своем мире, но это был мир насилия, ужаса и горя, и лучше, спокойней ей там не было и быть не могло. Успокаивалась она только после укола.

И хотя главврач непрестанно уверял Тасю, что Лиле гораздо лучше, что все пройдет, потому что все проходит рано или поздно, Тася не верила ни одному его слову. Ей было страшно… так страшно! Неужели суждено потерять дочь? Лиля не умрет, она крепкая, здоровая, но разве безумие – не та же смерть?

Наверное, надо уйти. В палату ее все равно не пустят. А Дементий ждет…

Она еще ничего не рассказывала ему о том, что случилось. Жалела, берегла… Но сейчас поняла, что больше не может, что надо разделить с кем-то эту тяжесть и эту боль.