Елена Арсеньева - Чужой муж

– Так уж и рад, – недоверчиво покосился тот.

– Как говорит мой сын, – усмехнулся Михаил Иванович, немного устыдившись своего порыва, – если тезисно, то будет с кем сыграть партейку в шахматы! А вечером в баньке попаримся.

– А рюмочку нальешь?

– Ну а как же! – широко улыбнулся Говоров.

– Глобальная программа, – покачал головой Шульгин. – Только я к тебе на минуточку.

– Ну… – огорчился Михаил Иванович.

– Сам работой завалил. Так что не до шахмат. Дело у меня есть к тебе одно.

Только сейчас Говоров обратил внимание, насколько серьезен и сдержан его друг.

– Дело-дело, чтоб оно сгорело! – махнул рукой Говоров. – Да ладно, Дементий, пойдем, как говорится, ближе к нашим баранам!

Он балагурил, чуя что-то недоброе. Неужто и Дементий приехал его бранить за Лильку и говорить, что все люди для него – марионетки?..

Подошли к столу, Шульгин открыл портфель.

– А я-то надеялся в баньке попариться, – снова начал заманивать Михаил Иванович. – Тебе как, Дементий, после больницы-то можно?

– Мне, Миха, теперь все можно! – весело ответил тот и брякнул на стол какой-то увесистый сверток. Снял бумагу – и Говоров увидел сначала большой белый носовой платок, а потом – то, что он прикрывал.

И словно снова увидел, как Полищук достает из кармана платок и осторожно прихватывает им пистолет, из которого Говоров только что убил доносчика Трухманова…

Развернул платок.

– Узнал? – спросил Шульгин. – Тот самый…

Говоров вытащил обойму:

– Патрона одного нет… – И воскликнул потрясенно: – Да как же он тебе его отдал?!

– Попросил хорошо, – загадочно ответил Шульгин.

– Дементий… – пробормотал Михаил Иванович, – друже ты мой единственный…

Они обнялись, однако Шульгин тотчас отстранился:

– Теперь я тебе ничего не должен. В расчете.

В расчете? Говоров смотрел недоумевающе. Да разве он… да разве он когда-нибудь считался? Разве давал понять Шульгину, что тот ему должен?! Да он же…

– Держись подальше от моей жены, – спокойно сказал Шульгин.

Говоров молча кивнул.

Шульгин взял со стола портфель – и ушел, сильно хромая. А Михаил Иванович так и стоял с пистолетом в руке и смотрел ему вслед.

Лиля возвращалась домой уже осенью. Листья облетели, на обочинах шелестела сухая пожелтевшая трава, небо было серым, и только зелень елей смягчала унылую безотрадность позднеоктябрьского дня.

Родион приехал за ней на белой «Волге», которая когда-то принадлежала отцу Лили, однако теперь, похоже, стала полной собственностью зятя. Видимо, эти двое – муж и папочка – были друг другом вполне довольны… Что касается Родиона, в этом сомнений просто не было!

– Я теперь инструктором по оргработе. В райкоме, – доложил он гордо, не уточняя, как туда попал. Хотя какие могли быть сомнения в том, кто помогал Родиону?..

Лиля отвернулась к окну. Слушать о союзе людей, которые сломали ей жизнь, не было ни малейшей охоты.

– Вчера Коляна с Зойкой встретил, – сообщил Родион. – Заявление подали. Представляешь? Счастливые…

– Мне все равно, – не поворачиваясь к нему, проронила Лиля.

– Лиль! – с деланым оживлением начал Родион. – Ты знаешь, как по тебе все соскучились? Дома ждут! Лилии твои ждут.

– Мне все равно, – холодно ответила Лиля.

Да и в самом деле – она была так подавлена лекарствами, что не испытывала практически никаких чувств. Родион раздражал, но не настолько, чтобы спорить с ним. На отца она злилась, но не настолько, чтобы возненавидеть его. По дочке она скучала, но не настолько, чтобы дрожать от нетерпения в предвкушении встречи с ней. Прежняя жизнь со всеми ее бедами и радостями словно бы подернулась пеленой, и пытаться ее развеивать не было у Лили никакой охоты. Даже страшновато – вдруг опять нагрянет та душевная боль, которая терзала ее так долго, которая сводила с ума… И, кажется, даже свела.

Ну и что? Не все ли равно?

– Лиль, ну ты другие-то слова знаешь? – В голосе Родиона зазвучало раздражение. – Что с тобой?

И это он спрашивает? Лиля могла бы ему кое-что рассказать о том, что с ней… Но промолчала.

Молчать было проще. Привычней. Спокойней. Молчать – и произносить все те же слова: «Мне все равно!»

Внезапно начался дождь, а когда подъехали к дому, грянул ливень.

Навстречу выбежала Тася, и на душе у Лили стало чуть легче. Но ненадолго. Когда ей показали хорошенький беленький сверточек и сказали, что это ее дочь, Кира, Лиля только слегка коснулась ее головки, покрытой беленьким чепчиком, – и отвернулась.

– Что ж вы сделали с ней, она как будто неживая… – проронила потрясенная Тася, и Родион только вздохнул в ответ.

Лиля слышала эти слова, но не оглянулась.

Это о ней говорят? Это она как неживая?

Да. Она неживая. Ну и что? Не все ли равно?

Тася покрепче прижала к себе внучку.

Конечно, Римма – хорошая няня. Но Киру Тася ей не оставит. В этом доме девочка жить не будет!

Хватит с них Лили…

Ведь Римма была дома, когда Родион насиловал Лилю и довел ее до попытки самоубийства! Была дома… И не попыталась спасти ее!

Конечно, испугалась Говорова…

Ну а Тася его не испугается.

Теперь все было для нее решено.

Но Лиля, Лиля… неужели она навсегда останется такой – полумертвой?!

Да… Тася вспомнила, как выздоравливала после той страшной бомбежки в сорок четвертом. Она была контужена, она считала, что погибла крошечная дочь, она не хотела жить – но все-таки выжила. И мысли не было о том, чтобы покончить с собой. Смерть отпустила ее – значит, надо цепляться за жизнь. А Лиля сама хотела перейти ту грань, которая отделяет жизнь от смерти! И смерть ее по-прежнему не отпускает…

Тем временем Родион ввел Лилю в комнату на втором этаже и все тем же нарочито оживленным голосом заговорил:

– Ну? Узнаешь свою комнату? Я сделал ремонт. Здесь теперь все по-новому. Чтобы… Ну, чтобы ни о чем не напоминало!

Лиля смотрела на широкую кровать, которую Родион поставил вместо той, узкой, девичьей, на которой насиловал свою жену.

Спасительная пелена опасно всколыхнулась, пропуская страшные воспоминания, и Лиля поспешно задернула ее вновь:

– Мне все равно.

– Ладушка, родная моя, – пробормотал Родион. – Мы все начнем сначала. Все будет хорошо, вот увидишь!

Лиля молчала.

– Смотри, а это твои любимые цветы! – воскликнул Родион с натужной интонацией массовика-затейника, который чувствует, что теряет контроль над этими самыми массами, а потому хватается за соломинку. – Твои любимые лилии!

Он подскочил к букету, стоявшему в огромной вазе, – но спохватился:

– Воду забыл налить!

Положил букет на кровать, опасливо коснулся плеча Лили, которая стояла, стиснув руки и дрожа всем телом, и поспешно буркнул: