Энн Райс - Страсть Клеопатры [litres]

Ответила Сибил не сразу.

– Нет, – наконец сказала она. – Я считаю, что она причинила вам много бед, и прошло еще слишком мало времени, чтобы ваши раны, нанесенные ею, полностью затянулись.

– А что будет, если она захочет причинить вред вам? – спросил Рамзес.

Сибил нервно сглотнула. Значит, страх ее все-таки никуда не пропал. И это хорошо, подумал Рамзес. Хорошо, что она хотя бы не исключает такой возможности. И будет всегда помнить об этом, что бы она ни задумала.

– Я надеюсь только на одно. Что я являюсь ключом к ее восстановлению. Если мне не удастся этого сделать, тогда уже ничто не сможет спасти ни ее, ни меня. В этой жизни, по меньшей мере.

И, прежде чем они успели задать ей следующий вопрос, Сибил шагнула за порог и решительно закрыла за собой дверь.

– Восстановление, – задумчиво прошептала Джулия. – Что бы это могло означать?

– Не знаю, – ответила Бектатен. – Будем надеяться, что Сибил Паркер это знает.

С этими словами она повернулась к ним лицом.

– Пойдемте со мной, – сказала она. – Вы оба.

Они вошли в арсенал, и Джулия ахнула.

На столе, где три ночи назад Бектатен раскладывала перед ними свое оружие, лежал Сакнос. Его нагое тело было безжизненным, лицо отекло – скорее всего, оттого, что он некоторое время пребывал в воде. Но не слишком долго – Рамзесу не раз доводилось видеть, что становилось с телами, извлеченными из Нила или Средиземного моря спустя несколько дней, а тело Сакноса пребывало в гораздо лучшем состоянии.

Они сделали гипсовый слепок с его лица, идеальную посмертную маску, которая сейчас просыхала на стене. На столе за спиной у Бектатен были разложены подробные наброски его головы и торса, сделанные с разных сторон. Можно было не сомневаться, что они будут храниться на страницах ее дневников-шактани или в какой-то ее большой библиотеке, которую им еще не показывали, – единственные упоминания о человеке по имени Сакнос, который когда-то жил и дышал на этой земле.

– Эти наброски сделаны вашей рукой? – поинтересовался Рамзес.

– Нет, этим талантом у нас наделен Актаму, – ответила она.

– Тогда в ваших дневниках есть где-то рисунки вашего царства, – с придыханием прошептала Джулия. – Должны быть. Скажите нам, прошу вас.

– Конечно, есть. Но какие-то следы, лоскутки памяти о Шактану остались сегодня в Африке. Например, слова из нашего древнего языка живут в языке народа ашанти. Прически и боевая раскраска лиц молодых воинов племени масаи в точности отображают стражников моего дворца. Стройные остроконечные пирамиды в Куше и Мероэ очень похожи на те, которые были повсеместно возведены на наших землях. На тех землях, которые нынче превратились в пустыню Сахара. Падение Шактану дало начало десяти большим народам, заселившим впоследствии юг Африки, каждый из которых унес с собой частичку нашей истории и культуры. И я с восхищением нахожу следы моего царства, укоренившиеся в других местах, в других странах, среди других племен.

– Но истинное происхождение их известно только вам, – заметил Рамзес.

– Энамон также знает это. И Актаму знает. – Бектатен опустила взгляд на Сакноса и нежно провела пальцами по длинной пряди его волнистых черных волос. – И Сакнос знал.

Последние слова она произнесла едва слышно.

Какие эмоции обуревали ее сейчас, когда она касалась этого падшего человека? Было ли это материнским прикосновением или скорбным касанием возлюбленной? Или же нежность и внимание бессмертной царицы объединили в себе и то и другое, создав какое-то еще более сильное чувство?

Рамзес задумался: интересно, что видела она, когда наблюдала за последним смертельным шагом этого мужчины? Была ли она в плену воспоминаний о нем? Может быть, когда он разбился, в ней вдруг проснулась нежность, неожиданная для нее самой? Или она просто скорбела о царстве, которое они с ним когда-то делили? Вспоминала ли она свой дворец, свои покои, высокие стройные пирамиды ее царства, усеивавшие территории, которым суждено было стать безжизненными засушливыми пустынями? А может быть, ей виделась большая стая птиц, которые без устали, снова и снова, кружили над дворцом? Тех самых птиц, которые выдали ее секрет человеку, предавшему ее в конечном счете?

Все это было возможно. Все это было даже более чем возможно.

Бессмертие, которое обрел Рамзес, увеличило объем его памяти, расширило сеть ее каналов, распахнуло коридоры его сознания, по которым память наполнялась новыми фактами и по которым он мог вызывать любые свои воспоминания. Он только сейчас понял, что, пусть неосознанно, считал Клеопатру обреченным созданием именно из-за того, что его воспоминания становились все богаче, в то время как она свои постепенно утрачивала.

Бектатен повернулась к своему шкафу.

И вынула оттуда какой-то флакон. Находившаяся в нем жидкость по цвету отличалась от всего, что она показывала им до этого. Но Джулия, видимо, приняла это за эликсир, потому что, когда Бектатен открыла бутылочку, она испуганно вскрикнула:

– Нет! Нет, вы не должны…

Вместо ответа Бектатен взмахнула в ее сторону рукой плавным и немного пренебрежительным жестом. После чего тонкой струйкой пролила эту голубоватую жидкость на торс Сакноса по всей его длине. В считаные минуты человеческая плоть – плоть смертного – начала как бы растворяться. Далее царица повторила этот процесс, выплескивая зелье тонкими струйками ему на голову, от носа до середины лба, а затем на шею и по длине обеих ног.

В последующие несколько минут все его тело рассыпалось, образуя кристаллический порошок, который в свою очередь постепенно куда-то исчезал. К моменту, когда весь процесс полностью завершился, на столе остались лишь едва заметные дорожки пыли, но они даже не напоминали силуэт мертвого тела, только что распростертого здесь.

Выходит, она пригласила их на своего рода похороны. На что-то вроде последнего прощания.

Позади них на стене висела посмертная маска Сакноса и лежали рисунки его тела, которое только что исчезло прямо у них на глазах. Вместе с упоминаниями в шактани эти предметы были последними свидетельствами существования человека по имени Сакнос, первого министра давно погибшего царства Шактану.

– Нужно иметь и других свидетелей, – странно произнесла Бектатен.

В ее глазах стояли слезы. Она поднесла к лицу пальцы, те самые пальцы, которые только что ласкали длинные пряди волос Сакноса, и осторожно втянула носом их запах. Последний момент контакта с человеком, которого она минутой назад обратила в пыль. Что-то вроде прощального поцелуя, наверное. Что бы ни означал для нее этот жест, он помог ей сдержать слезы, иссушив их усилием могучей воли.

– Если человек живет вечно, ему уже недостаточно иметь только собственные взгляды, собственные записи, собственные воспоминания. Поэтому сегодня, в двадцатом столетии, в этот день тысяча девятьсот четырнадцатого года, я прощаюсь с одним из своих свидетелей. И приветствую двух новых.