Энн Райс - Страсть Клеопатры [litres]

– Ты предполагаешь, что мы с тобой вдвоем представляем собой разделившуюся на две части царицу? Так получается?

– Я считаю себя Сибил Паркер. Американкой. Писательницей. Над которой в настоящий момент висит проклятье в виде двух моих противных братцев, просаживающих мои деньги на выпивку и женщин. Но на мне также лежит и благословение, потому что во мне живет частичка души величайшей из цариц в истории. Тайна этой странной связи до сих пор не раскрыта. Но тем не менее я та, кто я есть. А вы – Клеопатра Седьмая, последняя царица Египта.

Клеопатра уставилась на лежащие на столе книги с таким видом, будто ожидала, что они сами раскроются перед ней. Потом осторожным неуверенным движением она положила руки на обложку «Гнева Анубиса» и медленно подтянула книгу к себе. Но заставить себя раскрыть ее не смогла – вероятно, из-за внутреннего сопротивления.

– Я не буду принуждать вас к этому, – сказала Сибил, поднимаясь из-за стола. – Но я задержусь здесь на столько времени, сколько вам потребуется на то, чтобы проверить мою теорию. Если захотите, чтобы я уехала, просто не отзывайтесь. Я расценю это как знак, что мне пора возвращаться в Америку, а в дальнейшем буду рада любым мгновениям нашей связи, которые вы позволите мне разделить с вами.

Сибил встала.

Клеопатра смотрела прямо на нее, теперь на ее лице читалось удивление. Однако она не попросила Сибил остаться. Интуитивно понимая, что это может быть их последняя встреча тет-а-тет, Сибил тем не менее молча собрала свою сумку и вышла из паба на улицу.

В такую даль ее привела надежда, и эта же надежда удержит ее здесь еще некоторое время. Она снимет номер в местном «Роял Отеле», но сначала позвонит в отель «Клариджес», чтобы сказать Люси, что у нее все в порядке.

Затем будет ждать. Хотя, как долго ждать, неизвестно.

А пока нужно прогуляться.

Теперь, когда книги ее были доставлены по назначению, ее сумка стала намного легче, так что каждый шаг по пристани налегке напоминал ей, что дело, ради которого она приехала сюда, выполнено. Она посвятила Клеопатру в свою теорию и предложила ей свои исторические романы.

Сибил вышла на каменистый берег, где стояли вытащенные на гальку гребные шлюпки. Отсюда открывался красивый вид через залив на горы вдалеке, по склонам которых ползли тени от черных штормовых туч, плывущих по небу. Тучи эти казались беременными дождем, хотя воздух оставался сухим и свежим; но ветер гнал их так быстро, что они вполне могли пролететь над этим местом, так и не проронив ни капли.

И тут внезапно на нее нахлынуло яркое видение, не похожее ни на одно из тех, которые она видела прежде, с самого начала своих приключений.

Прибрежная галька, вода и горы вдалеке вдруг сменились видом сияющего канала, напоминавшего тот, который разделял их с Клеопатрой в их недавнем общем сне. Но если тогда задний план был размытым и каким-то абстрактным, сейчас там четко проступили мельчайшие детали.

Она стояла на берегу канала в просторном внутреннем дворе, окаймленном колоннами, верхушки которых были украшены орнаментом из резных листьев. Сверху лился яркий солнечный свет, а по небу лениво плыли облака. Вдоль темной воды канала к ней бежал мальчик, маленький мальчик с личиком херувима и волнистыми черными кудрями. На этот раз голос его звучал очень четко, он снова и снова повторял одно и то же: «Митера!»

Солнечные лучи играли на ряби канала, и отблески их попадали на его смеющееся лицо. Внезапно он уже прямо перед ней без всякого предупреждения сделал колесо, и она в последний момент подхватила его на руки, чтобы он не оказался в воде. Мальчик, глядя прямо в ее глаза, все время весело смеялся, а она продолжала держать его в своих руках.

Она много раз видела этого мальчика в своих снах, но это было всего лишь одно из очень многих лиц, посещавших ее во сне. Безымянных лиц. Тогда она считала их плодом своего нездорового воображения из-за своей патологической любви к истории древнего мира. И ошибалась. Но в отношении этого мальчика она не ошиблась. Этот мальчик, чертами лица, манерой поведения и веселым смехом которого она наделила различных детей в своих романах, определенно имел имя.

Имя это было Цезарион.

Сын Клеопатры.

Видение, представшее перед глазами Сибил в настоящий момент, было пробужденным воспоминанием. Оно было пробуждено снами Сибил, ее словами, а также готовностью Клеопатры открыть книгу, чтобы прочесть отрывок, отмеченный в тексте во время поездки в поезде.

Видение отступило, но Сибил все еще не могла восстановить дыхание. Она пришла в себя, стоя на коленях на прибрежной гальке пляжа. Сибил посмотрела в темную воду гавани, затем на горы вдалеке с быстро бегущими по ним тенями от черных дождевых туч. Только теперь уже она была здесь не одна. Она слышала четкий голос, который обращался к ней благодаря ментальной связи, изменившей весь ход ее жизни.

«Возвращайся, – мягко звала ее Клеопатра. – Возвращайся ко мне, Сибил Паркер».

Они вернулись поздно вечером, застав свой дом, как и ожидалось, совершенно пустым: назойливая прислуга не могла помешать их последней ночи в Лондоне. Генри, Рита и все остальные слуги были заранее отправлены в ежегодный отпуск и разъехались по своим домам. Возвращаясь на машине, они заранее позаботились о прекрасном ужине, по пути в город купив в деревенской гостинице замечательные холодные мясные закуски, сыры и выпечку.

Была уже полночь, и Рамзес с Джулией затопили камины в своей спальне и гостиных, потому что, по меркам Рамзеса, даже в августе в Лондоне было все же недостаточно тепло. Они уже упаковали вещи, которые собирались взять с собой обратно в Европу. А куда они отправятся сначала, можно будет решить уже утром. Самое главное, что сейчас они были вместе, они были одни и имели возможность поразмышлять над тем, что пережили недавно, что нового узнали, и обсудить это; теперь, когда в их собственном внутреннем мире был восстановлен порядок, они могли на досуге уже строить какие-то определенные планы на будущее.

Рамзес должен был признать, что находит этот их городской особняк в Мейфэре очень уютным. Ему нравилось здесь буквально все – стены с панелями из темного дерева, мягкий свет бесчисленных ламп, множество окон с кружевными занавесками и даже шикарный банкет, накрытый на овальном столе в Египетской комнате, как называла ее Джулия. В зависимости от того, кто пользовался этой комнатой и когда, она служила либо своего рода библиотекой, либо второй гостиной. На том самом месте, где сейчас стоял стол, Рамзес проснулся от своего длительного сна в том длинном и узком, изысканно разрисованном саркофаге и впервые огляделся в этом доме. Сейчас этот саркофаг был передан в Британский музей, в котором его сотрудники до сих пор сокрушались по поводу «кражи» бесценной мумии. Впрочем, возмущение их было несколько смягчено дорогим подарком – коллекцией египетских артефактов, которую, благодаря своей тяге к приключениям и открытиям, Лоуренс Стратфорд собрал за долгие годы любительского увлечения египтологией – своей великой страстью, которая в конце концов и погубила его.