Кэтрин БАТЛЕР - ТАНЕЦ ЛЮБВИ

Милли опустила флейту и встретилась с взглядом Рональда. У нее возникло фатальное чувство неизбежности перед лицом своего властелина и судьи. Он глубоко втянул в себя воздух, будто до сих пор сдерживал дыхание.

С едва слышным щелчком, прозвучавшим в полной тишине, как выстрел, кассета остановилась. Рональд встал и произнес:

– Я бы сказал, что тот парень, который считает, что ты достигла вершины мастерства, абсолютно прав.

Милли была озадачена, но потом вспомнила, что рассказала ему об оценке ее игры Питом и Шоном. Преодолевая горечь, она улыбнулась. Со своей привычной проницательностью Рональд тут же заметил ее реакцию.

– Послушай, – мягко сказал он. – Это было сказано как комплимент.

Милли отвернулась и с подчеркнутой деловитостью стала перематывать пленку.

– Никогда не говори музыканту, что он достиг вершины мастерства, Рональд, – небрежно заметила она. – Потому что это означает для него конец карьеры. – Она вынула кассету и поставила ее на место. – Теперь ты готов поесть? – с деланным спокойствием осведомилась она и, вопросительно подняв брови, повернулась в его сторону.

Рональд явно размышлял о чем-то. Его глаза пытливо смотрели на нее.

– Чего бы мне действительно хотелось, – сказал он, не отрывая взгляда от ее глаз, – так узнать, что же ты на самом деле думаешь. Милли поежилась.

– Зачем?

Он подошел к ней. Падающая от него тень бешено запрыгала и исчезла в круге света. Он уверенно взял ее за подбородок, повернув лицом к себе.

– Ты такая спокойная… Безукоризненные манеры. Холодна, как лед. Вот только твои глаза свидетельствуют об обратном, моя дорогая. – И он, едва касаясь, провел пальцем по ее щеке. – Так же, как, впрочем, и твоя игра.

Милли с горечью подумала, что действительно выдала себя, когда он заключал ее в свои объятия, но у нее хватило ума не сказать об этом вслух. Она рывком отодвинулась и отступила на шаг. Так ей было легче.

– Ты выдумываешь. Рональд покачал головой.

– Нет, не выдумываю. Теперь ты снова стала холодна и сдержанна, но периодически сбрасываешь свои доспехи и тогда горишь ярким пламенем, как вот эта свеча.

В полном изумлении Милли отпрянула еще дальше, кашлянула и неестественно громким голосом сказала:

– Это просто смешно!

– Неужели?

– Да, смешно, – с жаром повторила она. – И похоже на сцену из плохого фильма. В жизни не слышала подобных глупостей. Ты вообще не разбираешься в классической музыке. О ней нельзя судить так же, как о рок-н-ролле или даже джазе. Она не бывает спонтанной и эмоциональной. Классические произведения создают, как памятники архитектуры. Я не придумываю музыку во время исполнения.

– Ерунда, – заметил Рональд.

– Что?!

Он с готовностью повторил еще раз:

– Ерунда. Или ты хочешь сказать, что манера исполнения никогда не меняется?

– Ну, в определенной степени, конечно, меняется.

Несмотря на эту незначительную уступку, он продолжал настаивать:

– Значит, я только что слушал именно тебя, а другой человек исполнил бы это иначе.

– Конечно, – согласилась Милли. – Но это не означает, что те чувства, которые ты уловил, вернее, подумал, что уловил, – поправилась она, – были моими.

На какое-то мгновение их глаза встретились, и Рональд раздраженно втянул воздух и запустил руку в свои волнистые волосы.

– Ты, – наконец произнес он, – абсолютно не разбираешься в человеческих эмоциях, но играешь, как ангел. Ладно, черт побери, пойдем поедим, пока я окончательно не забыл о своих добрых намерениях.

За ужином он пребывал в странном, тяжелом настроении. Уловив это, Милли почувствовала, как напряглись и ее нервы. А в результате вернулась присущая ей неуклюжесть. К ее полному смущению, она разбила тарелку, уронила два столовых прибора и рассыпала мандарины, горкой лежащие на деревянном блюде. С пунцовым от стыда лицом она нагнулась, чтобы подобрать их.

– Оставь их, – резко сказал Рональд и испытующе посмотрел на нее. – У тебя снова болит запястье?

От удивления Милли замерла. Она почти не ощущала, как болит рука.

– Немного.

– Да не сиди ты с таким трагическим видом.

Подумаешь, тарелку разбила, – сухо заметил Рональд. Облокотившись о стол, он смотрел ей прямо в лицо. – Почему ты так напряжена?

– Вовсе я не напряжена, – пробормотала Милли, нервно комкая салфетку, чтобы не смотреть ему в глаза.

– Тогда положи салфетку на место. Он взял отставленный ею бокал и, налив в него вина, подвинул через стол к ней.

– Тебе нужно немного выпить. Давай, вино не отравлено, а я уж не допущу, чтобы ты снова напилась, потому что не уверен, – добавил он тихо, – что смогу держать себя в руках.

Вспыхнув от смущения, Милли взяла бокал. У нее так дрожали руки, что немного вина тут же пролилось на рукав белой блузки. Она чуть было не заплакала от досады.

Рональд протянул руку к серебряной солонке и, не спрашивая разрешения, щедро посыпал солью малиновое пятно. Милли с деланным вниманием смотрела, как белые крупинки постепенно темнеют, впитывая вино.

– Подожди, пока соль все впитает. Затем опустишь блузку в холодную воду. Для этого тебе, конечно, придется ее снять, – добавил он сухо. Ее глаза взметнулись к его лицу. – И тогда я уж точно не смогу справиться с собой…

Милли резко вскочила, опрокинув стул, и зажала уши.

– Перестань! – закричала она. Он встал. Милли попятилась. – Не приближайся ко мне, – напряженным шепотом проговорила она.

Брови Рональда поползли вверх.

– Насколько я понимаю, тебе больше не хочется играть для меня. В таком случае я сделаю то, что обещал.

Милли непонимающе взглянула на него. Он улыбнулся ей своей неотразимой улыбкой.

– Иди переоденься и замочи в холодной воде блузку. А потом я научу тебя танцевать, – сказал он и, отвернувшись, бросил через плечо:

– Даю тебе пять минут.

Милли ринулась в свою комнату и, сорвав с себя блузку, опустила ее под струю холодной воды в раковине. Потом она лихорадочно натянула старую хлопковую юбку с резинкой на талии и футболку.

Рональд ждал ее в зале. Канделябры с зажженными свечами были теперь расставлены по всей комнате. Милли замешкалась в дверях.

– Сейчас здесь все выглядит иначе, – неловко заметила она.

Он легко вскочил на ноги.

– Конечно. Ведь это уже не концертный зал, а танцплощадка, не так ли? Подойди сюда.

Осторожно, словно канатоходец по туго натянутому канату, Милли пересекла зал. Она надела свои любимые балетные тапочки с тряпичными подошвами. Рональд взглянул ей на ноги.

– Сейчас же сними их, – сказал он. Милли была поражена.

– Почему?!

Он ухмыльнулся.

– Они скользкие. А ты сейчас в таком состоянии, что вполне способна сломать ногу. Если не свою, то мою.