Гисперт Хаафс - Возлюбленная Пилата

Клеопатра на мгновение застыла, пораженная. Потом медленно, подбирая слова, ответила:

— Одна из добродетелей Антонии — неумение ненавидеть.

— Однако вернемся к тебе. Я почти могу тебя понять. Побег? О да, прочь от Ливии, этой черной паучихи-убийцы, которая высосала все соки из Рима, чтобы сделать своего сына императором.

— Теперь ты мне веришь, что я не появилась бы здесь без нужды? Что у меня нет намерения становиться между тобой и прокуратором?

Клавдия кивнула. «Нерешительно и как-то неуверенно. Странно для такой женщины, как Прокула», — подумала Клеопатра.

— Поговорим о тебе, — сказала она.

— Обо мне? Почему?

— Ты Прокула Скрибония, не правда ли? Твой дед был двоюродным братом первой жены Августа Октавиана, Скрибонии. Разве это не свидетельствует о нашем с тобой родстве, пусть и очень дальнем?

Прокула громко рассмеялась.

— Чтобы пересчитать звенья цепи, которые лежат между нами, не хватило бы пальцев на двух руках. Но я понимаю, что ты имеешь в виду.

Она встала, обошла вокруг стола, протянула руку и помогла Клеопатре подняться с табурета.

— Давай сядем рядом и продолжим беседу, — сказала она. — Пятиюродная сестра? Семиюродная племянница?

— Это звучит так, будто и то, и другое тебя удивляет.

Прокула опустилась в кресло, постучав по спинке другого. Клеопатра села.

— Я была удивлена тем, — сказала Прокула, — что в самых узких кругах так много ужасного.

— Ты думала, Август имел влияние на Антонию?

— Мы очень мало знали об этом. Поэтому…

Вполголоса, будто опасаясь, что ее кто-то подслушает, Клеопатра сказала:

— Говорят даже, что Ливия отравила Августа, чтобы быть уверенной, что в случае его смерти у Германика не будет возможности. Чтобы Тиберий…

— Мы не входили в высшее общество, — перебила ее Клавдия. — Женитьба Октавиана, который тогда еще не был Августом, на Скрибонии была чисто политическим мероприятием. Брак продлился недолго, и, кроме дочери Юлии, от него ничего не осталось. — Прокула замолчала. Когда Клеопатра попыталась ей ответить, она подняла руку.

— Дай мне подумать. Ваш караван. Ао Хидис и этот князь-разбойник Бельхадад. Руфус, которого ты считаешь человеком Сейана…

— Я не считаю его человеком Сейана. Он мне об этом сам сказал. Однозначно намекнул. К чему ты клонишь?

— Антония…

— А… — Клеопатра почувствовала, будто холодная рука сжимает ее сердце. Это был леденящий душу страх, связанный с воспоминаниями о добродетели и опасениями, что ее прошлое вновь неожиданно всплывет.

— Ты все еще поддерживаешь связь с ней?

— С Антонией? Ты считаешь, что она захотела бы… знать что-либо о такой, как я? — спросила Клеопатра запинаясь, будто что-то мешало ей говорить.

— Она добродетельное зеркальное отражение дьяволицы Ливии, — задумчиво произнесла Прокула. — Во всех подробностях.

Клеопатра промолчала, внутренне сжавшись. Она боялась того, что Прокула скажет дальше.

— Что касается влияния. Ты знаешь, кому Пилат обязан своей должностью прокуратора?

— Антонии?

— Антонии. Она обладает властью благодаря знаниям, приобретенным ею, и пользуется ими, потому что привыкла делать добро. Это значит, что свинья на козьем острове… император боится ее. По твоему делу можно было бы обратиться к Антонии.

Хриплым голосом Клеопатра медленно сказала:

— Если бы я была тогда в Александрии, я бы, возможно, попробовала бы. Но из Береники или из Адена…

— Но ты же поддерживаешь связь с ней, — голос Прокулы звучал утвердительно, — и знаешь, как она понимает долг, не правда ли? В том числе и долг, касающийся заботы о дочери одной из ее служанок.

Клеопатра молча кивнула.

— Судя по твоему рассказу, этот торговец, Деметрий, для тебя действительно что-то значит. Хотя… — Она искоса посмотрела на Клеопатру и со злостью добавила: — После событий прошедшей ночи я в этом сомневаюсь.

Клеопатра, выдержав паузу, осмелилась спросить лишь о том, что Прокула могла бы ей посоветовать в сложившейся ситуации.

— Ты обязана позаботиться о своей служанке, Глауке. Без тебя она бы не очутилась там, где она сейчас находится, — холодно заявила Клавдия.

— И что мне теперь делать? Женщине, оказавшейся среди хищников пустыни?

— Среди хищников Александрии ты хорошо выживала. Через несколько дней поедет Колумелла. С ним ты будешь в безопасности и сможешь добраться до Ао Хидиса. И возможно, у тебя что-то получится. Колумелла спокойный и надежный. Он человек войска и императора. Обе сопровождающие тебя женщины останутся пока здесь. После этого попытаемся написать письмо Антонии.

Пилата и Колумеллы в крепости не было. Кто-то сказал, что они отправились во дворец царя, чтобы побеседовать и отобедать с Иродом Антипой.

Когда Клеопатра поднялась на верхний этаж в отведенную ей комнату, Таис и Арсиноя еще не вернулись.

— Ну хорошо, — почти простонала она и медленно подошла к своей постели, покрытой двумя толстыми одеялами. Ей хотелось броситься на нее, закусить край шерстяного одеяла, зарыться в него лицом и сжать веки так, чтобы через них не проникал свет, а только вытекали слезы.

Вместо этого она прислонилась к прохладной стене, впившись пальцами в каменную кладку, и невидящим взглядом смотрела в окно.

— Как мне быть? Как мне быть? — непрерывно повторяя один и тот же вопрос, она не находила на него ответа. Ее поймали и заставляют делать то, чего она не хочет, шантажируют. На пару минут ей пришла в голову бредовая идея спастись с помощью встречного шантажа. Поехать в Кесарию и выкрасть троих детей Прокулы и Пилата? Полная бессмыслица. Как ей удастся проникнуть в хорошо охраняемый дворец и покинуть его с детьми, которые уже далеко не младенцы? В Иерусалим Пилат взял с собой когорты. Но в Кесарии, в его доме, остались не только слуги. На римских боевых кораблях, стоявших там у причала, находились сотни воинов. И несомненно, прокуратор принял меры… В общем, думать об этом было бесполезно.

Прокула держала ее в своих руках. Таис и Арсиноя оказались заложницами. Письмо, на которое рассчитывала Клеопатра, и помощь в возврате ее владений в Египте она, возможно, и получит, но только по возвращении из пустыни. Искать Глауку, которую, вероятно, тем временем сотни раз изнасиловали арабские воины и которая, скорее всего, просто мертва, бесполезно. Если там вообще можно просто умереть. Деметрий… Ах, Деметрий! Почему она во время долгого путешествия не отменила объявленный ею же самой запрет на общение с мужчинами? Чтобы соблюсти приличия, как подобает княгине и ее спутницам? Княгиня… Лучше быть блудливой сукой в знойной пустыне, чем добродетельной княгиней в холодных мраморных залах дворца. Она с горечью понимала, что сейчас бессмысленно думать и об Афере, и о Деметрии. Деметрий, наверное, давно мертв. Его убили или замучили до смерти. Афер тоже скоро последует за ним в подземное царство. Там они смогут обменяться впечатлениями о ней, если эти впечатления еще сохранились в их памяти. А она, устроившись на каком-нибудь бархане, вероятно, избежит гибели, потому что ее будут защищать и охранять воины Колумеллы. Правда, до этого она успеет насмотреться такого, что потом долго будет просыпаться по ночам с криками, стараясь забыть свои сны. Ей придется насладиться прелестями бегства, поспешного отступления, пережить немало тревожных дней, пока наконец все это не канет в Лету. Клеопатре не нужно было доказывать, что в безопасности можно чувствовать себя только рядом с политиком, который держится на достаточно большом расстоянии от людей, которых он послал на верную гибель.