Юлия Леонова - Fatal amour. Искупление и покаяние

— Это кто же вам такую глупость сказал? — недовольно проворчала старуха.

— Люди говорят, — уклонилась от прямого ответа девица.

— Брешут люди, — прошаркала к печке бабка. — Хворь какую излечить, могу, а все эти привороты, бесовское это всё, — уселась она на лавку.

— Помогите мне, пожалуйста, — нервно переплела пальцы княжна. — Я вам заплачу хорошо.

— Из благородных что ли? — поднялась старуха и, сделав несколько шагов, остановилась напротив Натальи, пристально вглядываясь в бледное лицо девушки. — На кой вам, ваша милость, приворот сдался?

— Жить без него не могу, — молитвенно сложила руки княжна.

Бабка покачала головой:

— Приворот-то сделать дело нехитрое, ваша милость. Только любви-то от этого больше не станет. Одно мучение будет. Ну, присушите вы соколика ясноглазого, а жить-то как станете? Всё одно, пожалеете потом.

— Не пожалею, — горячо возразила Наталья. — Богом клянусь, не пожалею.

— Вы Боженьку-то в эти дела не впутывайте, — вздохнула старуха. — Всё это от Лукавого. Деньги-то принесли? — прищурилась она.

Княжна развязала ридикюль и достала горсть монет серебром.

Старуха сгребла монеты скрюченными пальцами и кивнула на грубый деревянный стол.

— Запомните, али записывать будете? — поинтересовалась она.

— Запомню, — присела на лавку подле стола Наталья.

Выгнав на улицу горничную, старуха вернулась к княжне и, склонившись к самому уху девушки, что-то быстро зашептала.

Поздним вечером Наталья, оставшись одна в комнате, зажгла свечу и, поставив ту на подоконник в вполголоса заговорила, произнося слова древнего заклятья. Казалось, тьма в комнате сгустилась, только неясный круг света, отбрасываемый свечой, оставался единственным светлым пятном в комнате. Наталье, сходившей с ума от страха, слышались голоса за спиной, вздохи, чья-то тяжёлая поступь, будто кто-то подул на свечу, колыхнулось пламя, почти погасло, но всё же выровнялось и вновь потянулось вверх. Страшась оглянуться, она быстро договорила слова заговора, а после задула свечу. Тьма окутала её, ей показалось, что чья-то тяжёлая рука легла на её левое плечо, сердце сжало холодными тисками, окно стало быстро покрываться морозными узорами. Широко раскрыв глаза, девушка смотрела на него, не в силах отвести взгляда, а в голове настойчиво звучали слова старой ведьмы, что в последний раз пыталась отговорить её: "Твой будет, да недолго", — шептала старуха.

Стряхнув с себя морок, Наталья быстро скользнула в постель и с головой накрылась одеялом. Зуб на зуб не попадал от озноба, что вдруг пробрал её до костей в жарко натопленной комнате.

Медлительность же Соколинского объяснялась весьма просто. Мишель мучительно страдал от того, что состояние его семьи не позволяло ему чувствовать себя ровней Урусовым. Со стороны его ухаживания за Натальей выглядели, как попытка заполучить жену с хорошим приданым. Как ни крути, подобный брак являлся мезальянсом, а потому он опасался, что князь Урусов не одобрит его кандидатуру в качестве супруга единственной сестры, оттого и медлил с объяснением. Он много раз собирался признаться mademoiselle Урусовой в своих чувствах, но всякий раз ему недоставало смелости сделать последний шаг.

Размышляя над положением, в котором оказался, Мишель не придумал ничего лучше, как просить помощи у старшего брата. Не давая себе времени передумать, он спешно покинул Москву и отправился в Петербург, надолго пропав из поля зрения Урусовых.

Визиту младшего брата граф Ефимовский искренне обрадовался. Братья давно не виделись, а писать письма оба были небольшими охотниками. Андрей подозревал, что не просто желание увидеться с ним заставило Мишеля в разгар сезона покинуть Первопрестольную и отправиться к нему в столицу. Михаил совершенно не умел скрывать свои чувства, волнение и тревога легко читались по его лицу, потому Ефимовский сам вызвал брата на откровенный разговор.

— Рассказывая, с чем пожаловал? — разливая вино по бокалам после ужина, поинтересовался Андрей. — Не ради свидания же за семьсот вёрст приехал.

— Я жениться хочу, — выпалил Мишель и, смутившись, умолк.

— Жениться? — взлетели вверх брови Ефимовского. — И кто же счастливица?

— Княжна Урусова, — выдохнул Мишель. — Ты ведь знаком с Урусовыми?

— Наталья Сергеевна? — удивился Андрей, подавая брату бокал с вином.

Мишель принял из рук Андрея фужер, пригубил вино и, нервничая, принялся вертеть между пальцами тонкую ножку бокала. Ефимовский не стал говорить, что брат, похоже, выбрал шесток явно не по себе, но слов и не понадобилось. Все его сомнения ясно читались на лице.

— Вижу, что удивлён, — пробормотал Мишель. — Ясное дело, я ей не пара, оттого и приехал к тебе. Хочу Клементьево отстроить заново.

— Не ударить в грязь лицом перед семьёй избранницы, — кивнул Андрей. — Понимаю.

Мишель залился румянцем и отвёл взгляд, стыдно стало просить денег на восстановление усадьбы.

— Я пошлю своего управляющего в Клементьево, пускай посмотрит, оценит, — задумчиво заговорил Ефимовский. — Ежели не откладывать, то к осени поспеть можно.

Соколинский поднял голову, улыбка осветила его лицо:

— Я не смел и надеяться, что ты не откажешь. Всё до последнего гроша верну, — вскочил он с кресла, в порыве обнять брата, позабыв про бокал с вином в руке.

Тёмно-красное вино выплеснулось на белоснежную рубашку Мишеля. Ефимовский отстранился от его объятий, лицо его побледнело. За время, проведённое в военных походах, ему не раз доводилось видеть пропитанные кровью бинты и мундиры. Андрей провёл по лицу дрожащими пальцами, отгоняя зловещее видение, и улыбнулся младшему брату чуть подрагивающими губами:

— Пустое, Мишель. Считай это моим подарком к твоей свадьбе. Не забудь пригласить, — усмехнулся он, оправившись от волнения.

В марте под самый конец сезона Михаил Алексеевич, будучи в гостях в особняке Урусовых, испросил у Ильи Сергеевича позволения говорить с ним с глазу на глаз. Заметно волнуясь, он проследовал за хозяином дома в его кабинет. От князя не укрылось нервно-приподнятое настроение его vis-a-vis.

— Говорите, Михаил Алексеевич, я вас слушаю, — присел в кресло Урусов, жестом предложив Соколинскому последовать его примеру.

Мишель присел, но, видимо, волнение его оказалось столь сильным, что он не смог усидеть на месте, подскочил и принялся ходить по комнате.

— Илья Сергеевич, — обратился он к князю, — вы, верно, догадались, о чём я желаю говорить с вами? — остановился он напротив стола.

— Не имею ни малейшего представления, — решил подразнить его Урусов.

Соколинский несколько стушевался. Видно было, что слова давались ему с трудом, несмотря на то, что свою речь он готовил загодя.