Юлия Леонова - Fatal amour. Искупление и покаяние

— Мишель, вы нынче невнимательны, — ласково попеняла ему княжна.

— Простите, Наталья Сергеевна, задумался, — улыбнулся в ответ Соколинский рассеянной улыбкой.

Mademoiselle Урусова нахмурилась. Уже давно между ними не принято стало называть друг друга по имени отчеству.

— Вы чем-то встревожены, Мишель, — развернулась она на банкетке, глядя ему в глаза. — Поделитесь со мной, вам станет легче, — убеждённо произнесла она.

— Пустяки, Натали. Хозяйственные дела, не желаю забивать вам голову подобными глупостями.

— Мне очень бы хотелось взглянуть на Клементьево, — смущённо опустила ресницы княжна.

— Я с радостью покажу вам усадьбу, — воодушевился Мишель, обрадовавшись, что удалось перевести разговор в другое русло.

Наталья Сергеевна распорядилась, чтобы для неё заложили коляску и, сопровождаемая Соколинским, отправилась взглянуть на дом, где, как она полагала, в скором времени ей надлежит поселиться.

Обходя пустые покои особняка, Наталья любовалась изящной лепниной, украшавшей потолок, провела кончиками пальцев по лакированной раме огромного зеркала, выглянула в окно, отмечая, как необычайно хорош вид, открывшийся ей. Мысленно она уже представляла себя хозяйкой этого великолепного дома и надеялась, что Мишель даст ей карт-бланш на его обустройство. Это было так волнительно, что лицо её светилось от удовольствия и предвкушения грядущих хлопот.

— У вас замечательный дом! — с сияющей улыбкой обратилась она к Соколинскому.

— Благодарю. Здесь ещё многое предстоит сделать. Желаете взглянуть на оранжерею?

— Мишель, — смущённо тронула его за рукав сюртука Наталья, — мне бы хотелось, чтобы вы после разрешили мне обставить дом по своему вкусу.

Соколинский умолк, лицо его омрачилось на какое-то короткое мгновение, но он быстро взял себя в руки.

— Разумеется, Натали, — кивнул он, давая своё согласие.

Вместе они осмотрели оранжерею, прогулялись по парку. Повар, которого ещё по весне прислал в поместье брата граф Ефимовский, приготовил лёгкий и изысканный обед, состоявший из ухи и запечённой форели. Наталья осталась весьма довольной днём, проведённым в обществе своего жениха, и уехала домой ближе вечеру. Проводив свою наречённую, Михаил корил себя за то, что не нашёл в себе сил признаться в том, что полюбил другую. Каждый уходящий день приближал день свадьбы, что он сам просил перенести с сентября на начало августа. Всё меньше времени оставалось у него, дабы попытаться исправить то, что отныне он считал ошибкой.

Да, он был влюблён и вполне признавал это, но случилось так, что чувство, которое он испытывал к Натали ныне угасло. Продолжая молчать о том, он лишь усугублял ситуацию.

В этот вечер он не стал писать Марье Филипповне, потому как не о чем было писать. Ничего не изменилось.

Не смог он объясниться с mademoiselle Урусовой и на следующий день. Бывать в обществе княжны сделалось ему совсем неприятно. Конечно, она не понимала причин его холодности и замкнутости и всячески старалась занять его разговором, предлагала совместные прогулки, уговорила съездить вместе с ней в Можайск, но всё тщетно. Наталья чувствовала, что Соколинский что-то утаивает от неё, и притом, это что-то, вне всякого сомнения, было что-то дурное. Приближались её именины, и занятая хлопотами и приготовлениями к празднику, Натали на время позабыла о своих подозрениях. В эти дни Соколинский почти не появлялся в Овсянках, а ежели и заезжал, то оставался не более часа.

Мишель тщетно приезжал каждое утро к реке, в надежде застать там Марью Филипповну, всё, что ему оставалось, это довольствоваться перепиской, что завязалась между ними.

За седмицу до дня рождения княжны Урусовой в местечке объявились уланы. Два эскадрона из расформированного Северского полка направлялись к новому месту службы, а именно в Санкт-Петербургский уланский полк, временно расквартированный во Ржеве. Командир уланов ротмистр Карташеский испросил разрешения князя Урусова разместить людей лагерем на принадлежащих Урусовым землях и получил на то согласие Ильи Сергеевича. Всех офицеров полка в количестве десяти человек пригласили погостить в Овсянках. Уланы после длительного перехода с радостью воспользовались гостеприимством князя. В усадьбе жизнь сделалась весьма оживлённой. Урусов наблюдал за всем с улыбой. Он и сам когда-то мечтал принадлежать к этому воинскому братству и ныне краем соприкоснулся со своими юношескими мечтами. Когда умер его отец князь Сергей, Анна Николаевна попросила сына вернуться в родовое поместье с тем, чтобы тот принял на себя хлопоты по управлению усадьбой, потому как не чувствовала себя способной справиться со столь огромным состоянием. Так и не окончив корпус, Илья Сергеевич вернулся домой, оставив всякие мечты о военной карьере.

Кое-кто из приглашённых офицеров попытался ухаживать за княжной, но Наталья весьма однозначно дала понять, что помолвлена с соседом по имению, и разом пресекла все попытки.

После того, как в Овсянках появились гости, Мишель стал больше времени проводить с офицерами, чем со своей наречённой. Он охотно садился с ними за карты, поучаствовал в своего рода соревнованиях, когда отдохнувшие и заскучавшие от безделья офицеры, предложили устроить стрельбы.

Особенно близко Михаил Алексеевич сошёлся с молоденьким корнетом Левицким, который весьма охотно взялся обучать своего приятеля стрельбе из пистолета. До этого Соколинскому приходилось держать в руках разве что охотничье ружьё. Новая забава пришлась Мишелю по вкусу. В своих мечтах он уже делился со старшим братом приобретённым опытом. Однако ж Карташевский, наблюдавший за всем со снисходительной улыбкой, быстро спустил Соколинского с небес на землю:

— Эх, Михаил Алексеевич, по бутылкам палить, это вам не в живого человека целиться, — усмехнулся он, глядя на восторженное лицо Мишеля, после того, как он попал в мишень пять раз кряду.

— А вам, Павел Николаевич, что же доводилось в людей стрелять? — язвительно осведомился Соколинский.

Левицкий незаметно толкнул его в плечо, призывая к молчанию. После ужина, когда часть офицеров и князь Урусов взялись играть в фараона, корнет подошёл к своему новому приятелю и устроившись рядом с ним на диване, прикурил трубку.

— Вы интересовались, доводилось ли Павлу Николаевичу в людей стрелять? — тихо осведомился он, не спуская глаз с играющих.

Щеголеватый поручик метал банк. Его холёные руки так и мелькали над столом, сдавая карты. Ставки всё более росли, кавалеристы всё более горячились, голоса становились всё громче. Наталья Сергеевна и Анна Николаевна давно покинули гостиную, а потому более не было причин для того, чтобы себя сдерживать.