Юлия Леонова - Fatal amour. Искупление и покаяние

Лишь когда вышел на улицу и вдохнул чистый воздух утренней Москвы, ощутил лёгкое головокружение. В кармане сюртука с трудом уместились свёрнутые в тугой рулон ассигнации. В азарте игры он даже не заметил, когда именно исчез его новый знакомец Величкин, впрочем, он его уже нисколько не интересовал. Вернувшись на постоялый двор, Ракитин ещё раз пересчитал ассигнации. "Семьдесят тысяч! Во истину от такого можно сойти с ума! За одну ночь сорок тысяч в прибыли! Это же почти половина долга Урусову!"

Днём Серж отсыпался, сказалась бессонная ночь накануне, а поскольку проснулся он слишком поздно, то трогаться в путь, на ночь глядя, не решился, рассудив, что куда разумнее будет ехать поутру. Вечером за ужином на постоялом дворе к нему подсел его новый знакомец.

— Ну, Сергей Филиппович, а вы — мастак! — смеясь, хлопнул он по плечу Ракитина. — А говорили, что не играли раньше! — подмигнул он.

— Истинный крест, — перекрестился Ракитин, — не играл раньше, Семён Семёнович.

— Так может к madame Denise? — лукаво улыбнулся Величкин. — Мошна туга, ночь длинна!

Серж опустил глаза. Слишком велик был соблазн. Что ежели и этой ночью также свезёт?! Тогда можно будет отдать все долги, да и зажить, как прежде, даже ещё лучше!

— А, была, не была! — поднялся из-за стола Ракитин, подозвал полового, расплатился за ужин и, накинув на плечи редингот, вышел в ночь вслед за Величкиным.

И вновь та же комната, те же лица, неяркий круг света от канделябра посередине стола, давящая, гнетущая тишина, шелест колоды. Далеко за полночь Серж понял, что проиграл всё, что у него было. Мало того, его долг увеличился.

— Не расстраиваетесь, Сергей Филиппович, — похлопал его по плечу Семён Семёнович. — Сегодня проиграли, назавтра выиграете.

— У меня больше ничего нет, — тихо обронил Ракитин, только начиная осознавать всю чудовищность ситуации, в которой оказался.

— Так уж и ничего? — недоверчиво ухмыльнулся Величкин. — Что и именьица какого никакого нет?

— Поместье есть, — нахмурился Ракитин.

— И много задолжали? — поинтересовался купец.

— С учётом нынешнего проигрыша, двести тысяч, — закрыл лицо ладонями Серж.

Он сам не понимал, как вышло так, что уже поутру он подписывал купчую на Полесье в конторе стряпчего. Умом он понимал, что усадьба стоит куда больше, чем те двести тысяч, которые ему предложил за неё Величкин.

— Надеюсь, вы дадите мне хотя бы десять дней, чтобы я с семьёй мог перебраться в другое имение? — устало спросил он у Семёна Семёновича, пожимая протянутую руку, в знак скрепления сделки.

— Конечно, милостивый государь. Я вас не тороплю. Я приеду, скажем, через месяц, — добродушно улыбнулся Величкин, но у Ракитина всё равно осталось впечатление, что сей добрый человек только что обвёл его вокруг пальца.

С тяжёлым сердцем ехал Серж обратно домой. Собственно, Полесье более не было его домом. Пятьдесят тысяч ему пришлось сразу отдать в счёт проигрыша, а оставшиеся пойдут на уплату долга Урусову, если Марья не согласится выйти замуж за князя. Ракитин понимал, что у него недостанет сил, да и совесть не позволит просить сестру пожертвовать собой, коли сам умудрился столь бестолково потерять родовое гнездо, а стало быть, надеяться не на кого.

Ужасные новости Марья приняла с достоинством, а вот Елена Андреевна лишилась чувств, как только узнала, что им придётся оставить Полесье. Когда же madame Ракитина пришла в себя, ни слова упрёка не сорвалось с её губ. Она сама виновата, что, замкнувшись в своём горе, после смерти супруга, невольно переложила все заботы на плечи двадцатитрехлетнего мальчишки. Надобно было обратиться за помощью к брату, уж Василь не оставил бы в беде, но Серж взялся решать всё сам, и ныне роптать стало поздно, да и бесполезно.

Словно очнувшись от спячки, Елена Андреевна принялась отдавать распоряжения прислуге. Всё, что было ценного в усадьбе, упаковывалось в тюки и готовилось к переезду в Ракитино. Глядя, как снимают со стен картины, заворачивают в портьеры хрусталь, дабы не побился по дороге, складывают столовое серебро и тяжёлые массивные канделябры, Марья едва сдерживала слёзы, слишком велика оказалась цена её упрямства. Ведь не так уж и неприятен ей князь… Но только представив, что Урусов коснётся её также, как Серж стискивал в объятьях Настасью, она вновь заливалась слезами.

Вечером, набравшись решимости, она постучала в покои брата.

— Entrez! — раздалось из-за двери.

Сержа она нашла сидящим в полной темноте в кресле у окна. Она споткнулась о низенький туалетный столик и непременно упала бы, коли крепкая рука брата не удержала бы её от падения. Нащупав свечу в подсвечнике, Марья, тихо ругаясь себе под нос, вышла в коридор и зажгла ту от канделябра на стене.

Вернувшись, она поставила свечу на место и перевела взгляд на Сергея. Его глаза подозрительно блестели, и тут только она поняла, отчего не зажигал свечей, потому что плакал и не желал, чтобы кто-нибудь стал свидетелем его слабости.

— Серёжа, — потянулась она к нему и присела на подлокотник кресла, запуская пальцы в светло-русые кудри, — хороший мой, не надобно себя винить.

— Какой же я дурак! — спрятал лицо на груди сестры Ракитин. — Машенька, какой же я дурак! — тихо зашептал он.

— Ну, полно, что теперь-то горевать, — вздохнула Марья. — Я выйду за Урусова.

Сергей поднял голову и уставился на неё ошеломлённым взглядом.

— Не надобно подобных жертв, коли не люб он тебе, — взял он её ладони в свои руки. — Не желаю, чтобы ты всю жизнь винила меня в своей несчастливой судьбе. У нас Ракитино остаётся. Как-нибудь проживём.

Больно было прощаться с домом, где выросла, но ещё больнее стало осознавать, что переменилось отношение соседей к их разорившемуся семейству.

Калитин был вне себя от бешенства. Приехав в Ракитино, он первым делом разыскал Сергея и, не стесняясь в выражениях, высказал ему всё, что думал о его глупой выходке. Но и этого Василию Андреевичу показалось мало. Ударив племянника с размаху по лицу, Калитин даже не оглянулся, когда тот упал на пол в гостиной, стукнувшись виском об угол стола.

Марья в первый раз видела своего дядьку обыкновенно добродушного и весёлого в таком гневе. Проводив Калитина взглядом, она бросилась к брату, распростёртому на полу. Сергей пришёл в себя, когда она, смочив платок водой из вазы, приложила тот к его рассечённому виску.

— Поделом мне, — со стоном поднялся на ноги Ракитин. — Ух! И тяжела рука у дядюшки, — пошатываясь, добрёл до дивана Серж и осторожно присел, прижимая к виску платок сестры.

Щека горела огнём, ещё и губа оказалась разбита. Марья сжала пальцы в кулачки и устремилась вслед за дядькой.

— Василий Андреевич, — запыхавшись, догнала она его уже во дворе, когда Калитин собирался садиться в седло, — да разве ж можно так?!